Игрушка из Хиросимы

Бондарев смотрел на новехонькую ленту конвейера, по которой прибывали все новые и новые деды-морозы. Все они были ростом сантиметров пятьдесят и подозрительно смахивали на уменьшенные копии Льва Толстого. Бондареву захотелось включить одного из роботов или хотя бы взглянуть на них поближе. Он направился к конвейеру, но Кйоко схватила его за рукав.

— В чем дело? — резко обернулся он.

— Позвольте мне показать вам офис конструктора, — пролепетала секретарша, оттаскивая его от конвейера.

— Какого конструктора?

— Я хочу представить человека, который изобрел этих русских санта-клаусов.

— Дедов-морозов!

— О’кей, тет-тофф мьорософф.

Вскоре перед Бондаревым предстал инженер, маленький человечек с густой шапкой иссиня-черных волос, похожих на папаху. На мир он смотрел сквозь линзы очков толщиной с порядочное увеличительное стекло. Может быть, он был гениальным конструктором, но при этом оставался никудышным собеседником. Как Бондарев ни бился, ему не удалось выудить ни крупицы полезной информации. Инженер либо «бекал-мекал» по-японски, либо начинал изъясняться совершенно непонятными терминами. Одним словом, толку от него было, как от козла — молока.

А когда этот бесполезный во всех отношениях разговор закончился, Кйоко вывела Бондарева на улицу и заявила:

— Я думаю, на сегодня с вас хватит. Миссис Такахито настоятельно просила не утомлять вас осмотром фабрики. В нашем городе есть и другие места, гораздо более интересные.

— Какие? — мрачно осведомился Бондарев, понявший, что его попросту обвели вокруг пальца.

— Разные, — туманно ответила японочка. — Их много.

— Я никуда не пойду.

— Не надо идти. Мы поедем. Можете сесть за руль, если хотите.

— Что я хочу, так это продолжить производственную экскурсию.

— Невозможно, — вздохнула Кйоко. — Срок выписанного вам пропуска истек. Продолжим завтра, хорошо?

«Плохо», — подумал Бондарев, но смолчал.

Кйоко привела его к своему маленькому потрепанному «Ниссану», довольно скромному по меркам того, кто захотел бы прокатиться на крутом японском автомобиле. Они отправились в путь, переехали по мосту на следующий остров и принялись бесцельно колесить по Хиросиме. Все это время ротик Кйоко не закрывался ни на минуту. Она говорила много и охотно на любые, самые неожиданные темы, а когда Бондарев спрашивал, куда свернуть или как добраться туда-то, моментально терялась. Ориентировалась в городе она не лучше, чем стрекоза, попавшая в муравейник.

После того как их «ниссанчик» четырежды пересек один и тот же мост, Бондарев решил взять инициативу в свои руки и действительно очень скоро вырулил на одну из центральных магистралей города. Он собирался спросить, почему Кйоко не позволила ему взять в руки деда-мороза и почему не представила его управляющему, Хато Харакумо, когда она схватилась за руль и резко вывернула его вправо:

— Нам надо туда!

— Нам налево, — возразил Бондарев, чудом избежав столкновения с рыбным фургончиком, на борту которого красовались два влюбленных осьминога. — И вообще, когда веду машину, я предпочитаю, чтобы руль находился только в моих руках.

— Простите меня, — сказала Кйоко, — но я решила, что вам захочется взглянуть на Парк Мира.

— Это где девочка с журавликами? — спросил Бондарев.

— Вы там уже бывали? — На ее симпатичной мордашке проступило такое разочарование, что пришлось соврать.

— Нет, просто слышал.

— Тогда, — оживилась Кйоко, — может быть, вы хотите взглянуть на парк собственными глазами?

Японцы не только глубоко переживают национальную трагедию 1945 года, но и гордятся тем, что сумели выстоять, пережить кошмарный шок и возродиться, словно Феникс из пепла. Им кажется, что все должны непременно разделять с ними чувства по поводу атомной бомбардировки и постоянно помнить о бедствии, постигшем Хиросиму и Нагасаки. У Бондарева язык не повернулся отказать своей маленькой черноглазой спутнице.

— Хочу! — воскликнул он с фальшивым энтузиазмом. — Очень хочу взглянуть на парк собственными глазами.

По прибытии на место Кйоко потащила Бондарева к бетонной арке, под которой плясали языки пламени, и заявила, что огонь будет потушен не раньше, чем на Земле будет уничтожено все атомное оружие.

— В таком случае, — изрек он, — можете считать это вечным огнем.

— Почему?

— Потому что атомное оружие будет существовать до тех пор, пока существует человечество, и исчезнут они одновременно.

— Вы пессимист, — заметила Кйоко.

— Скорее, реалист, — возразил Бондарев.

— Люди обязательно поумнеют.

— В истории примеров тому не существует. Воевали, воюют и будут воевать.

— Нет, если с детства каждый будет знать, что такое война, — заявила Кйоко и повела Бондарева на другой берег реки Ота, где высилось какое-то полуразрушенное здание. — Вот, смотрите, — сказала она, держа его за руку. — Это Гэмбаку дому, Атомный купол. До войны здесь размещался Выставочный центр. Он находился всего в ста шестидесяти метрах от эпицентра взрыва, но уцелел, а все, кто был внутри, погибли. Разве не ужасно?