Игрушка Двуликого

– Открой ей лицо… – напоминает кузнец и, судя по тому, что доски начинают ходить ходуном, отходит на край помоста.

Киваю, открываю глаза, трясущимися пальцами берусь за угол полотна и вскидываю взгляд к ночному небу, чтобы запомнить то, что видит Ларка перед тем, как вознестись. Потом целую сестру в лоб, ласково прикасаюсь к руке мамы и, спрыгнув с помоста, выхватываю из рук Корта Рваной Подметки горящий факел…

Образы были такими же яркими, как в первые годы после ухода мамы и Ларки – я видел сучки и потеки смолы на еловых досках, складки ткани и даже черные черточки заноз в своих ладонях и пальцах. Но при этом боль, которую я испытывал, была терпимой!

«Привык…» – в какой-то момент горько подумал я, повернулся спиной к окну-бойнице и, увидев заплаканное лицо Мэй, сидящей на кровати и кутающейся в одеяло, вдруг понял, что не ПРЕДСТАВЛЯЛ, а РАССКАЗЫВАЛ!!!

– Почему они… – начала Мэй и замолкла, не сумев выговорить слово «умерли».

Я сел на пол прямо там, где стоял, прислонился к стене и криво усмехнулся:

– Ларка была красивой… Такой же, как ты… И однажды попалась на глаза одному ублю… дворянину…

Глава 14 Король Неддар Третий Латирдан

Шестой день четвертой десятины второго травника

^—Замок Ромм пал, сир… – расстроенно вздохнула леди Амалия и, закусив губу, обреченно посмотрела на короля.

– Это вас расстраивает? – полюбовавшись на щит с родовым гербом Латирданов, красующийся между зубцами надвратной башни, поинтересовался Неддар.

Насурьмленные ресницы баронессы затрепетали:

– Конечно, сир: теперь вы просто обязаны воспользоваться правом победителя!

Представив себе, чем закончится такая попытка [117], юноша жизнерадостно засмеялся:

– Ну уж нет! Предпочитаю общество девушки, преданной мне…

– …и душой, и телом? – мурлыкнула девушка.

– Ага!

Леди Амалия торжествующе улыбнулась и как бы невзначай шевельнула поводом, в результате чего ее колено соприкоснулось с коленом короля.

– Тогда я могу не ревновать…

– А вы что, ревнивы?! – притворно ужаснулся Неддар.

– О да, сир! Я страшная собственница и готова выцарапать глаза за один лишь заинтересованный взгляд в вашу сторону!

В этой фразе баронессы оказалось так много Чувства, что король невольно хмыкнул:

– Вы – страшная женщина, леди…

– Я?! Страшная?! – глаза Амалии наполнились слезами, а щечки ощутимо побледнели.

«Как они это делают?! – потрясенно подумал король. – Одно слово, которым можно воспользоваться в своих целях, – и мужчина тут же чувствует себя виноватым!»

– Вы потрясающе красивы, леди! – воскликнул он, подъехал вплотную к баронессе и, стянув с мизинца перстень с довольно крупной Слезой Эйдилии [118], протянул его ей. – Настолько, что даже вот это чудо природы рядом с вами кажется обычным серым камнем…

– Тогда зачем вы пытаетесь надеть его мне на палец? – обиженно выпятив губу, спросила баронесса.

– Честно?

– Само собой!

– Чтобы лишний раз дотронуться до девушки, которая похитила мое сердце!

– Пожалуй, звучит достаточно убедительно… – буркнула баронесса, потом ехидно улыбнулась и, уронив поводья на луку седла, вложила ладошку в руку Неддара: – И я, впечатлившись, даже позволю вам поцеловать пальчик, на который вы собираетесь надеть перстень с «обычным серым камнем»…

Последнее предложение сопровождалось настолько недвусмысленным взглядом, что Латирдан мысленно восхитился. Потом представил себе реакцию свиты на этот поцелуй, поднес руку девушки к губам и вспомнил, чем закончился последний бал перед его отъездом…

«Интерес к фаворитке должен выглядеть неподдельным… – мрачно думал Неддар, отодвигая в сторону тяжелую бархатную портьеру и пропуская леди Ялиру вперед. – А что может быть неподдельнее, чем желание остаться наедине с фавориткой?»

Увы, смириться с необходимостью изображать интерес как-то не получалось – девушка, без тени сомнений принявшая его предложение уединиться, не вызывала в нем ничего, кроме глухого раздражения.