Внезапно большая часть толпы — около двух третей — застывает. Щелк! — моментальная фотография. Статуи недвижные, каменные. Валятся из рук бутылки, бокалы, рюмашки-стаканчики. Падают на асфальт, дзинь! — разбиваются, выплескивая шипучую янтарную влагу… Оставшаяся треть не сразу понимает, что произошло, не догоняет, проще говоря. Бурлит кровь, эйфория волной накрывает, рвется наружу хмельной угар.
— Братан, давай выпьем! Ты че, братан? Не уважаешь? Э-э… да что такое?.. Мать вашу, что с ними со всеми такое?!!
А те стоят и будто вслушиваются во что — серьезно, внимательно. Словно некий голос у них в голове вещает. Неужели и впрямь?
Толпа шевелится, вспучивается, раздается в стороны, вскипает волнами. Люди достают припрятанное под полами одежды оружие — пистолет-пулеметы «Клин-М», «Каштаны» с лазерными целеуказателями, электроразрядники «Дзетта». Кое-где мелькают совсем уж старые АК-74, ПМ, даже ТТ. Хищно блестят ножи и кухонные топорики для разделки мяса.
— Эй! Ты че, сука? Ты мне на ногу встал!
— Да пошел ты!
— Э-э, братан, остынь. Культурно отдыхаем, да? Все путем.
— Д-да? Ну так отдыхай, придурок!!! — нож по самую рукоятку входит в горло.
— Мо-чи-и-и козлов!!
— Н-на! Отвали, гнида!
— Ментов! Гасите ментов!!
— А-а-а!!!
Слышны первые выстрелы…
Вадик — через щелку в шторах — с ужасом и страхом смотрел, как неистовая куражная толпа бесчинствует за окном, разнося вдребезги все, что попадется под руку. Полоумные психи и то, наверно, ведут себя куда благопристойней. В окна домов и зеркальные витрины магазинов летели камни, пустые бутылки, увесистые металлические предметы, куски пластика. Люди переворачивали и разбивали машины, урны, скамейки, мусорные контейнеры, а робоуборщиков, вылезших из своих ниш-укрытий, — просто разрывали на части.
— Круши-и-и!! — доносились бессвязные вопли. — Бей!!!
— Суки! Получите, суки!
— Ломай двери!
Небольшой отряд полиции, высунувшийся из соседнего переулка и тут же ввязавшийся в свару («Всем стоять! Стволы на землю! Даем вам пять секунд, сопротивление бесполезно — на подходе внутренние войска и армейские соединения!»), был уничтожен в считанное мгновенье.
— На площадь Свободы! — орал кто-то в черном блестящем плаще, взгромоздясь на крышу элекара «Ford Hawk». — Все на площадь Свободы! Там главное ментовское управление! Дадим гадам прикурить!!
— Правильно!
— Дадим!
— Круши-и-и!..
…Где-то неподалеку грохотали траками, кроша и сминая асфальт, Т-125 — танки, используемые заградотрядами полиции. Промчалась, плюясь огнем, парочка БТРов.
— А-а!.. — взвыла толпа, ломанувшись следом и беспорядочно паля из самого разнообразного оружия.
— Мама… папа… — скулит пацан, — мне страшно. Где вы? Куда ушли? Зачем? Я здесь один, совсем-совсем один… Я не хочу умирать! Они сейчас придут и убьют меня! Плохие дяди и тети войдут в дом… схватят, будут бить, пинать ногами… Не-е-ет! Не надо! Я не хочу!.. Пожалуйста, мама… папа…
— Пожа… — не договорив, Вадик отлипает от окна, сомнамбулически бредет к кровати, ложится, отворачивается к стене. Закрывает глаза. Засыпает. Спит…
И может быть, видит что-то хорошее, потому что здесь, в вывернувшейся наизнанку реальности, в домике карточном, рухнувшем в одночасье, это самое «хорошее» будет теперь ой как нескоро. Если вообще будет.
Все донельзя паршиво, скверно, отвратительно и мерзко. Кажется, что смертельно-тлетворные, ядовитые эманации заполонили землю, воздух, воду, и планета стонет под этим ужасающим гнетом.
Не укради? Не убий? Не возжелай?..
Бред! Боже мой, какой бред!
Кстати, ты, Господи, — тоже бред. Глупость несусветная. Чушь собачья.
Отвали, короче, не мешай.
Мы свихнулись, сбрендили, спятили.
А-а-а!!! — это помешательство, чистое и прозрачное, как слеза ребенка. Это ненависть, горящая в глазах. Это жажда самоуничтожения.