Игрушечный дом

Однажды утром на остров привезли луковицы новых цветов, их должны были посадить под окном бабушкиной комнаты. София воткнула лопату в землю, чтобы вырыть ямку, и острым краем рассекла червяка как раз посередине: обе половины извивались на черной земле. София бросила лопату, попятилась к стене дома и громко заплакала.

— Они вырастут снова, — сказала бабушка. — Правда. Они вырастут снова. В этом нет ничего страшного, поверь мне.

Сажая луковицы, бабушка продолжала рассказывать о червях, София успокоилась, но все еще была очень бледна. Она молча села на крыльцо, подтянув колени к подбородку.

— Мне кажется, — сказала бабушка, — мне кажется, что никто еще по-настоящему не интересовался червями. Потому что если бы они действительно были кому-нибудь интересны, то о них написали бы книгу.

Вечером София спросила у бабушки, как пишется слово «некоторые» — через «а» или через «о».

— Через «о», — ответила бабушка.

— Ничего не получится с этой книгой, — сердито сказала София. — Невозможно сосредоточиться, когда на каждом слове спотыкаешься о правописание, из-за этого я успеваю забыть, о чем пишу, чепуха какая-то!

Книга была толстая, сделанная из множества сложенных и сшитых листов бумаги. София бросила ее на пол.

— Как она будет называться? — спросила бабушка.

— Трактат о червяках, разрезанных надвое! Только ее не будет.

— Сядь где-нибудь и диктуй, — сказала бабушка. — Ты будешь диктовать, а я записывать. Времени у нас достаточно. Куда опять запропастились мои очки?

Был как раз очень подходящий вечер для того, чтобы начать трактат. Бабушка открыла книгу, в окно заглянул луч заходящего солнца и осветил первую страницу — на ней уже была нарисована виньетка в виде червяка, разрезанного надвое. В комнате было тихо и прохладно, за стеной стучала папина машинка.

— Хорошо, когда папа работает, — заметила София. — Тогда я знаю, что он у меня есть. Прочти, что я написала.

— Глава первая, — прочла бабушка. — Некоторые удят рыбу на червяка.

— Точка. Пиши дальше: даже не хочу говорить, как называются такие люди. Папа никогда этого не делает. Если представить себе червяка, который чем-то напуган, то мы увидим, что он сжимается до… До чего он сжимается?

— Например, до одной шестой части своей длины.

— Например, до одной шестой части своей длины и становится маленьким и толстым, тогда его легко проткнуть тонким прутом, и он об этом не подумал. Но если представить себе умного червяка, то он, наоборот, вытянется во всю длину и станет таким тоненьким, что никаким прутом его не проткнешь, но тогда он рвется. Науке еще неизвестно, просто так он рвется или потому, что хитрый, ведь никогда не знаешь…

— Минутку, — сказала бабушка. — Могу я написать так: неизвестно, нечаянно он это делает или специально.

— Пиши как хочешь, — нетерпеливо сказала София. — Только чтобы было понятно. И не перебивай меня. Давай дальше. Ему хорошо известно, что если он разорвется, то обе его части будут расти, каждая по отдельности. Точка. Но насколько это больно, мы не знаем. Кроме того, мы не знаем, страшно ли червяку, когда его должны разрубить. Во всяком случае, он чувствует, как что-то острое приближается к нему все ближе и ближе. Это называется инстинкт. Кроме того, я считаю, нельзя говорить, что червяку не больно, потому что он такой маленький и внутри у него ничего нет, кроме кишки. Я уверена, что ему все-таки больно, но, может быть, только в первую секунду. Наверно, умному червяку, который сначала вытянулся во всю длину, а потом разорвался посередине, больно не больше, чем нам, когда вырывают молочный зуб. Успокоившись, червяк, конечно, сразу замечает, что стал короче и что вторая половина лежит тут же, рядом. Проще говоря, обе половины, извиваясь, ползут каждая в свою сторону. Они не могут снова срастись, потому что так взволнованны, что ничего не соображают. К тому же они знают, что постепенно сами вырастут и станут настоящими червями. Наверно, они смотрят друг на друга и думают: фу, какой некрасивый, и поскорее уползают в разные стороны. Всякие мысли не дают им покоя. Они понимают, что у них теперь началась новая жизнь, но как, каким образом она сложится, неизвестно.

София легла на кровать и задумалась. В комнате стало сумрачно, бабушка встала, чтобы зажечь лампу.

— Не надо, — сказала София. — Не включай свет. Возьми фонарик. Послушай, это и называется жизненными испытаниями?

— Вполне возможно, — ответила бабушка. Она положила зажженный фонарик на ночной столик и приготовилась писать дальше.