Игрушечка

Уж давно повадился к нам ездить новый сосед, барин угрюмый такой, усы у него щетинистые, взгляд железный какой-то, одет весь в черном, а на шее красненькая ленточка. Он по соседству себе имение большое купил года два назад, и мы его понаслышке только, до сей поры знали, что будто очень он лют был. Вот познакомился он с нашими господами, сам приехал, да и стал учащать. Как он ни побывает, после всегда барыня плачет, а барин вздыхает да насвистывает… да не прежнюю веселую плясовую, а какую-то заунывную… И как знакомец новый ни приедет, разговоры у них с господами жаркие идут… Стал слух носиться, что ему хотят Рогожино продать… Как я услыхала — бегу к Андрею. "Андрей, говорю, знаешь?" — Знаю, знаю! — ответил: — только тебя поджидал, сейчас идем к господам. Что дальше будет, неведомо: хорошего много не жди!

— Как идти-то? — говорю: — ведь теперь тот сидит у них, и спорят о чем-то.

— Верно, торги ведут нашими головами, — ответил мне Андрей. — Да еще не время его бояться, еще не пора, пойдем!

— Ну, пойдем!

Еще в сени входим, уж голоса слышим… В гостиной говорят.

— Да помилуйте, — басит сурово кто-то, — никто другой вам такой цены не даст, что ж вы еще жалуетесь, что дешево продали!

— Да мне прошлого году почти вдвое больше давали, — отвечает наш барин.

Барыня, слышно, всхлипывает.

— То был год прошлый — тогда давали, а теперь год нынешний — теперь не дадут!

А мы стоим да слушаем…

И долго стояли… То тот, то другой мимо нас к двери прокрадывался послушать; кажись, все на нас глядели удивляючись, чего мы тут стоим оба, и спрашивали: "Чего вы ждете? чего стоите?" — Не томи ты и себя и меня, решайся! — сказал Андрей. — Войдем прямо к ним.

— Войдем, — говорю.

И отворяем двери. Барин наш услыхал, вскочил — такой он и встревоженный и раздосадованный. Барыня платочком прикрывается — плачет, а чужой пристально своими глазами железными на нас глядит.

— Что вам надо? что это значит? — нетерпеливо так спрашивает барин.

Говорит ему Андрей, просит его…

— Как, Игрушечка, — вскрикивает барыня, — ты хочешь замуж выходить?

— Сватайтесь, женитесь, мне все равно! Не до вас теперь, ей-богу! — говорит нам с досадою барин.

И махнул рукой, чтоб шли. Тогда чужой привстал:

— Позвольте!

— Ах, да! — вскрикнул наш барин: — я забыл! Я уже не господин ваш, вы проданы, вот ваш новый барин!

— Как! — вскрикнула барыня. — И Игрушечка продана? Ах, боже мой!

Мы глядим на нового — хотим его попросить, а он нам как крикнет: "Марш отсюда!" — и отвернулся…

— Пропали мы, Андрей! — говорю.

Он молчал, все о чем-то крепко думал… Под вечер приехал исправник и с ним весь стан и еще какие-то господа, что на все кругом такими жадными глазами смотрели.

Созвали людей к крыльцу, объявили им, что проданы они; нового барина показали…

А он стоит и оглядывает покупку свою и поморщивается — не по нраву ему пришлася.

— Что за люди! — говорит исправнику. — Как стоят! как глядят! Смелость-то, дерзость-то какая!

— Ничего, — исправник отвечает, пристегиваючи свой сюртучок, — исправить всякого можно!

Новый барин сейчас же и поселился в доме… Прежние наши господа еще на два дня оставалися… Это время я почти Андрея не видала: новый барин успел уж всех на работу поставить; из его имения приказчик приехал за всем надзирать, и неутомим был и неусыпен: везде его голос сиплый слышен; во всех уголках он словно из земли вырастал — сам приземистый, голова большая, взгляд свирепый, а в руке арапник тройной. Накануне выезда призвала меня барыня.

— Игрушечка! — говорит, — собралась ли ты? ведь ты со мной едешь. Как благодарна я вам, — обратилась к новому барину, — что вы мне эту девушку уступили — я привыкла к ней очень. Как я благодарна вам!

"Вот что еще меня ожидало!" — подумала я себе и прямо к Андрею пошла.

— Прощай, Андрей, прощай, желанный!

— Не плачь, не тужи, поможешь ли? — говорит он. — Пойдем к барыне…

— Да что ж, — молвлю, — подарит она нас по своей доброте рублем или платьицем с своего плеча…

— И то правда! — проговорил. Голос приказчиков послышался. — Иди, иди скорей, — гонит меня Андрей, — иди, боюсь, он тебе скажет что.

Мне же словно какая-то надежда в душу вошла: попытаюсь, попрошусь у барыни! Все думаю и все никак время не выберу, не застану ее одну.

Уж карета запряжена, а я еще ей ничего не сказала… уж одеваются… Тогда я не смотрела, кто был тут, стала ее просить, молить: "Оставьте меня! у меня жених есть любимый!" — "Ах, ах, Игрушечка! не стыдно ли тебе, и ты меня могла бы оставить? Ах, как же это можно! Боже мой! все нас покидают!" И заплакала…

Повели ее под руки в карету, посадили… втолкнул и меня кто-то, и помчались мы…

Еще раз увидала я Андрея… стоял он при дороге белый как полотно и поклонился…

Мелькнуло лицо барина нового и глаза его холодные.

Через два месяца пришло известие из Рогожина, что несчастье случилось… Шесть человек на поселение пошло… Андрей шестым…

А мы вот переехали к барыниной тетеньке — поселились у нее, да и живем себе…

Никого мне, ничего знакомого, только вот портрет барышни покойницы; кудрявенькая и веселенькая она на портрете: такая была она, когда меня Игрушечкой назвала.