Играй в меня (СИ)

Я покормила питомца, поставила чайник. Не знаю зачем, чая мне не хотелось. Просто привычка: пришла, поставила в чайник. Сходила в душ. А в голове билась безостановочно, металась мысль — зачем пришёл Сенька? Три месяца не приходил. А тут пришёл. И разговор этот странный… Ведь поводов для ревности нет: я — человек здравомыслящий, мужиков мне жалко, целибат блюду. Зачем пришёл тогда? И ушёл так просто…

С мокрых волос капало. Ноги мерзли. Пол тёплый, но ноги у меня мерзнут все время, и бороться с этим бесполезно. Носки у меня шерстяные были! Я их летом забрала с дачи. Ещё бабушкой вязаные, растянутые, но тёплые. Куда я убрала эту коробку, которую неизвестно зачем привезла?

Коробка нашлась в самом верхнем отделении шкафа-купе. Свалилась мне на голову, не желая даваться в руки. По полу рассыпались старые фотографии, статуэтка глиняная раскололась — обидно… Но в белизну моей квартиры эта штука, сделанная мной в девятом классе, не вписывалась, не жалко. Я натянула на ноги носки. Они пахло средством от моли и кололись. Наклонилась, собирая фотографии. С одной из них на меня смотрели Сенька с Димкой. Невозможно молодые. Я помню это лето. Им почти по двадцать, а мне едва восемнадцать стукнуло. Они были старше меня на полтора года, может поэтому, я так и осталась для них Дюймовочкой?

Тогда я была пьяна все три месяца. Что вином, что хмельным счастьем. От ночей горячих, от того, что Димка — мой, я могу трогать его, когда захочу, обнимать, голову его шальную к своей груди прижимать. Сейчас-то я вижу, что в Сенькином взгляде кроется, и стоит он чуть в стороне от нас. А тогда разве замечала? Нет. Счастливые люди на редкость эгоистичны.

Статуэтку я выбросила. Фотографию не смогла. Спрятала обратно в шкаф. Там ей и место, вместе с шариками от моли, моей старой, побитой временем любви. И нечего даже стряхивать с неё пыль, пытаясь понять, было что, или показалось. С глаз долой — из сердца вон.

Я была удивительно спокойна. Разве только сердце кололось в груди сильнее обычного. Чай я так и не попила. Мандарины с салатом отправились в холодильник — желания есть не было. А бутылку забрала в комнату, прихватив бокал. Села на белый ковёр. Из аквариума на меня смотрел Рудольф. Его плавники едва шевелились.

— С новым годом, — поздравила я.

Рудольф повернулся ко мне полосатой задницей. Я фыркнула. Не больно-то в компании и нуждалась. Пробка от шампанского никак не откручивалась. А когда открутилась, бутылка вырвалась из моих рук, залив золотистой жидкостью белоснежный ковёр. Я подхватила бутылку, в которой осталась едва ли треть, побежала за полотенцем, бросила его на лужу.

Села рядом. Отхлебнула из горла. Шампанское было кислым, но какая разница? Никакой. А потом посмотрела на свою руку. Ноготь сломался. Тот же самый. Я заплакала, убеждая себя, что это именно из-за ногтя. То, что случилось с моей жизнью, нисколько меня не волнует. А вот, сука, ноготь! Как он посмел? Вытерла слёзы, царапнула кожу злополучным ногтем. А потом пошла в ванную и срезала все, под корень, под самую кожу.

Глава 2

Катя

Моей машины не было. Я стояла на ступеньках подъезда и недоуменно озиралась. Проснулась я с трудом, да ещё и трети бутылки шампанского хватило для адской головной боли. А тут ещё и машина исчезла…

У подъезда остановился чёрный автомобиль, дверь открылась.

— Садись, подвезу.

Что-то много внимания мне нынче от Сеньки. Не к добру. Но в машину я села.

— А моя коняшка куда делась?

— Отогнал. Ты до сих пор на летней резине. Да и двигатель чихает. Вечером вернут. А хочешь, новую куплю?

— Нет, спасибо.

Домчал меня до резиденции — как мы в шутку называли обиталище власть имущих — с ветерком и за несколько минут. Я молчала. И Сенька, что удивительно, тоже.

— Хочешь, я и вечером тебя заберу?

— Я сама, ножками, — и не выдержала: — Сень, что тебе нужно от меня?

— Как всегда. Тебя, Катька. Целиком.

Сенька курил, мне тоже курить захотелось. Но подумалось, сейчас в офис идти, а от меня дымом сигаретным разить будет… Я старалась сохранять видимость благополучия. Я — Катька Коломейцева, хорошая девочка. Смешно, но мне нравится быть хорошей, пусть я и лгу.

— Вот же я, Сень. Бери целиком. Куда мне бежать от тебя?

— Убить бы тебя, — тоскливо пробормотал Сенька.

День, несмотря на скорое прибытие в наш город главы государства, был благостный. Мерно, чуть слышно жужжал, убаюкивая компьютер, шелестели страницы. На обед я пошла с Викой — с ней мы трудились вместе, но в разных кабинетах. Я большей частью на месте не сидела, а если сидела, то в крошечном закутке, примыкающем к приёмной. Вика статусом была выше, и кабинет у неё был отдельный. На нашем приятельстве это никак не сказывалось.

Впрочем, еда в рот не лезла, не сегодня. Я продолжала гадать, что Сеньке от меня нужно. Ну не меня же? Я у него и так была вся, с потрохами.

— Олимпиец снова продали, — сказала Вика, прерывая затянувшееся молчание.

— Кому?

— Не знаю, из Москвы кто-то приехал. Будут из нашей провинции денежки тянуть.