На стол легли две папки. Обе такие же серые и неприметные, как человек, который их принёс. Они были тонкими — я сам просил просто поверхностно. Пока. Желание, которое зрело во мне многие годы, наконец сформировалось. Произошло это лишь вчера утром, и у Ивана было не много времени.
— Все? — спросил он.
— Если вы будете нужны, я позвоню. Вы довольны своим кабинетом?
— Да, все отлично.
— Тогда чувствуйте себя как дома. У нас впереди подбор персонала.
Иван кивнул, дверь за ним закрылась. Я смотрел на папки. Открывать или выбросить, пока не поздно?
— Брось, — сказал я сам себе. — Ты же хотел этого одиннадцать лет. Себе можно не врать.
Закурил. Снова, чёрт побери. И открыл первую папку. Терентьев Арсений Викторович. Сенька смотрел на меня с фотографии предельно серьёзно, словно понимал, что на первой за много лет встрече оплошать нельзя.
— Здравствуй, — поздоровался я.
Сенька, естественно, промолчал. Я мельком пробежался по строчкам, собрать много за сутки не удалось. Информация общая, уверен: если копнуть поглубже, то вылезет много всего интересного. Не знаю, что я хотел увидеть. Что Сенька пошёл по кривой дорожке, сидит в тюрьме, спился или и вовсе умер? Все у Сеньки хорошо. Баб меняет, как перчатки. Не женат. Фирмой собственной владеет, планирует податься в политику.
Месть — это блюдо, которое лучше подавать холодным. Что ж, моя месть остыла достаточно.
Я закрыл глаза, откинулся на спинку кресла. Внизу стучал молоток — устанавливают звукоизоляцию: слушать ежедневно шум полного людей торгового центра я не намерен. От сигарет горчило во рту. Я снова потянулся к пачке, но сам же себя остановил.
Мне было страшно. Какой она стала, моя Дюймовочка? Я и страшился, и желал этого одновременно. Все эти годы я гнал от себя Катьку. Она проникала ко мне во снах, со временем все реже и реже, теперь я даже вспомнить не мог, правда ли у неё глаза такие золотистые? Я мог гордиться собой — я даже ни разу не попытался разыскать её фото. Сначала от этого ломало. Потом привык. Люди вообще привыкают абсолютно ко всему.
И теперь страшно, и самому от этого смешно. Мне тридцать два года, и чего я только в этой жизни не видел. А теперь боюсь открыть папку. Хорошо, что моих терзаний никто не видит — не по статусу.
Папку я все же открыл. Катька изменилась, оставшись при этом Дюймовочкой. Как это получилось у неё? Черты лица как будто резче стали, глаза глубже. В уголках — первые морщинки. И при этом красивая, ещё красивее, чем была. Волосы тёмные, глаза светлые. Янтарь — я не ошибся. Золотистый. И смотрит так, словно душу вынимает. Это она всегда умела.
На следующей фотографии она с Сенькой. Я зубы стиснул. Перевернул фото, датировано летом прошлого года. Совсем недавно. Значит, они вместе… Иначе бы не лежала так по-хозяйски Сенькина рука на её талии, на которую я когда-то глазел и слюни пускал, идиот. Лица Катьки почти не видно, ветер волосы разметал, она пытается совладать с ними, понесла руку к лицу, убирая пряди — как знакомо… А Сенька её придерживает, чтобы ветром не унесло, Дюймовочку нашу.
Я захлопнул папку. Хватит на сегодня. Убрал в ящик стола обе. Потравил душу и будет. Врут все — не лечит время. Особенно предательство. Его как ни залечивай, рубцы так и будут сочиться кровью.
Глава 4
Катя
Лялька с Жориком появились в моей жизни одновременно. Тем летом, когда мне исполнилось девятнадцать. Тогда уже все было плохо, правда я сама не понимала насколько.
Я почти не видела Сеньку. Раньше и не осознавала, насколько он в меня врос. Казалось, что мы с Димкой осиротели. Димка это признавать отказывался, но я видела, что и ему не по себе. Доходило до того, что он начинал фразу, обращённую к другу, и осекался, вспоминая, что его рядом нет. И немудрено — они дружили с первого класса.
Тем самым днём, когда в мою жизнь ворвалась Лялька, мы с Димой сидели в нашей беседке. Было тепло, обещался ленивый сонный солнечный вечер. Сессия была уже позади. Меня ничего не радовало — мама в больнице. Сеньки нет…
Сенька, словно зная, что я думаю о нем, вышел из-за угла дома. Шёл он с долговязым парнем и девицей. Я даже подумала вдруг, что он нам замену нашёл… тоже троица. Только у Жорика — нового товарища Сеньки, был слишком наглый и одновременно маслянистый взгляд, он словно глазами меня раздевал. А Лялька… Она была как мотылёк, который летит на пламя. Её притягательность даже пугала меня поначалу. И глаза шальные. Наверное, она всегда была немножко сумасшедшей. И со мной её сравнить было никак нельзя. Просто антипод.
— Привет, — Сенька представил своих товарищей и выжидательно смотрел на Димку. Словно пакости ждал.
— Пойдём, — сказал мне Дима и потянул за руку.
Я пошла… потом пожалела. Может, тогда ещё можно было исправить. А я держалась за Димкину руку и уходила прочь. Обернулась — смотрят на меня все трое. Лялька так внимательно, что я чуть не споткнулась, и казалось потом, что её взгляд буравит мне спину. Тогда я ещё не знала, что наступит время, когда я буду считать Ляльку самым родным мне человеком.