Играем в «Спринт»

— Значит, еще увидимся, — скомкал я разговор, наскоро расплатился и вышел из парикмахерской.

Снаружи было не лучше — то же пекло.

Солнце стояло высоко и, будто наверстывая упущенное, палило немилосердно, возмещая недоданное накануне тепло. Градусов двадцать семь, не меньше. Это в октябре-то!

Я спустился на набережную.

Прозрачные тени эвкалиптов, преобладавших на этом участке, лежали в стороне от дороги, и было видно, как от влажных каменных плит, клубясь, поднимается пар. Он не успевал рассеяться, зависал в воздухе, грозя обернуться к вечеру густым стойким туманом. С гор плотными ватными языками тоже опускалась пелена. Но не это привлекло мое внимание. Приблизившись к парапету, я замер, пораженный открывшейся взгляду картиной. Так поразить может только то, что видишь впервые в жизни!

На море был штиль. Полнейший штиль. Тот самый, который двумя днями раньше предрекал старожил-синоптик.

От берега и до терявшегося в дымке горизонта простиралась неподвижная, ровная, как столешница, бирюзовая гладь. Даже не верилось, что такое возможно, что вся эта огромная масса воды способна прийти в равновесие, а тем более продержаться в таком состоянии сколько-нибудь долго. Над застывшей, бликующей светом поверхностью с гортанными криками носились чайки. Там, где их белые сильные крылья касались воды, оставался пенный след, и чудилось, что море вот-вот забурлит, пойдет пузырями, доведенное до кипения исходящим с небес жаром.

Вода. Небо. Птицы. Клубящийся над земной твердью пар. Наверно, такой выглядела земля много веков назад. Такой видели ее наши далекие пращуры. Теперь видим мы. Я не склонен к риторике, но, глядя на этот дивный, ослепительный в своей первозданной красоте мир, невольно думалось о том, как он хрупок, как уязвим, как легко его уничтожить и как трудно, но необходимо сохранить…

— Володя! — крикнул кто-то за моей спиной.

Я оглянулся.

— Сейчас же вернись! — Полная женщина в темных защитных очках бросилась к шустрому мальчугану, норовившему перелезть через парапет.

Только теперь я обратил внимание, что в воде никого нет, то есть почти никого: купальщиков можно было пересчитать по пальцам.

Вдоль всей набережной шли работы по очистке пляжа от нанесенного штормом мусора. Как видно, в городе объявили субботник, к которому стихийно присоединились отдыхающие. Они собирали ветки, коряги, водоросли, выброшенные на сушу, складывали их в кучи, потом грузили в самосвалы.

Я поймал себя на желании скинуть рубаху и поразмяться вместе со всеми, но у тех, кто за мной присматривал, это наверняка вызвало бы недоумение, а мне следовало беречь свою репутацию.

Порывшись в карманах, я отыскал двушку и пошел к телефонной будке.

— Алло, слушаю, — откликнулся на звонок не то мужской, не то женский голос.

Мне не повезло — трубку и в этот раз сняла девушка из «абонемента».

— Добрый день, — сказал я вкрадчиво, памятуя о ее крутом нраве.

— Это ты?! — воскликнула она радостно. — Ну, наконец! Что ж ты не пришел?!

Если на первый вопрос я еще мог ответить утвердительно, то на второй лишь пожать плечами. Меня явно с кем-то спутали.

— Это библиотека? — более сухо спросил я.

В ответ она коротко хихикнула:

— Не дурачься, Славик. Я тебя узнала.

— Я не Славик…

— Ладно, кончай свои шуточки, хватит!

— Но я правда не Славик.

— Не морочь мне голову! — Девушка-«абонемент» начинала сердиться. — Ты почему не пришел? Я ужин приготовила, мать в кино отправила…

Я понял, что спорить бесполезно, и повесил трубку. Вместе со следующей двушкой вытащил носовой платок, прикрыл им микрофон и снова набрал номер.

— Кузнецову, пожалуйста, — попросил я, имитируя сильный южный акцент.

— Кого?

— Кузнецову Нину, — повторил я погромче.

— Нет никого, — рявкнули на том конце провода, и я невольно пожалел, что я не Славик. — Все ушли на субботник.

— А где они работают?

— У морвокзала. — Девушка торопилась освободить линию и опустила трубку.

Я вышел и взял курс на видневшиеся вдали шпили морского вокзала.

3

Домой мы возвращались в начале третьего.

Репутация моя к тому времени была основательно подмочена: отыскав Нину, я не удержался и, закатав рукава, вместе с ее коллегами расчищал пляж, таскал мусор, грузил автомашины. Воображаю, что подумает Стас, когда ему доложат, чем я занимался с одиннадцати до двух! Наплевать — пусть думает, что хочет. Что же мне, витрины бить, чтобы завоевать его доверие?

Уставшие, проголодавшиеся, мы всей компанией перекусили в чебуречной на набережной, после чего заведующая распустила нас по домам, и теперь мы с Ниной поднимались по лестнице к «Лотосу».

Неожиданно, сама собой, во мне возникла мелодия, которую тщетно вспоминал на протяжении всех последних дней. В ней сталкивались и распадались, спорили и сливались в одно целое две самостоятельные темы: высокий чистый голос пел об обретенном покое, а тревожные нервные звуки органа говорили о страхе его потерять.

Я мысленно видел пальцы, стремительно взлетающие над клавиатурой, и мнилось, что их уверенные, отточенные и сильные движения исполняют мелодию судеб, мелодию прошлого, настоящего и будущего…

— О чем ты думаешь? — спросила Нина.