Кто же он, мой персональный злодей, мой давитель, мой угнетатель? Кто тот, от кого я начал свой побег из Питера, а он меня не выпускал? Долго не выпускал – годы прошли, а он все не выпускал. Не за рубеж, не в эмиграцию, а в столицу нашей родины – в Москву, в другой академический театр!
Кто же он? Не знаю! Не вижу лица. Иногда он снился мне. Облики бывали разные. Мне снилась месть. Мне снилась личная встреча. И находились слова, которые формулировали наконец, чья вина, и кто виноват, и какое наказание за испорченную жизнь, и как вернуть и пережить заново эти лучшие годы, пережить их без уныния, без сводящей с ума тревоги, без постоянного ожидания запрета, отказа.
Но это сны, сны… коловращение подсознания… ил, поднявшийся со дна души.
Страшна ли моя судьба? Да вовсе нет! Я счастливчик! Какие ужасы испытывали люди вокруг меня, рядом со мной! Некоторые ожесточились. Некоторые научились хитрить настолько ловко, что потеряли и позабыли начальную точку – ради чего, собственно, хитрить-то надо было. Некоторые притворились «на время», а оказалось – навсегда. Некоторые не выдержали и просто ушли из жизни.
Виноват строй? Виновата власть?
(Меня тогда выпустили на время из больницы. День и ночь ходил по квартире – думал. И надумал – написать
Виноват строй? Виновата власть?
Теперь нет этого строя. И власть другая. Теперь всё в порядке? Не жмет? Комфортно? Не совсем? А что такое? Нас же выпустили, мы же на свободе!
(Шел троллейбус по Москве, по Бульварному кольцу. Человек в дорогой, но слегка истершейся папахе на голове поздоровался со мной кивком головы. Я ответил. Он назвал меня по фамилии и стал вспоминать Ленинград, БДТ…
А я все вспоминал – кто это? И только когда мы раскланялись и за ним стали закрываться двери, я по затылку узнал – он
Хотелось ли догнать, высказать невысказанное тогда? Пожалуй, нет… хотелось ехать дальше.)
Теперь нет того строя! Мы все тут гуляем рядом – и те, кого давили, и те, кто давил. Кто ответит за прошлое? Кого привлечь?
– Ищите рядом! – сказал мне министр.
– Ищи близко! – сказали мне мои соученики-следователи, когда я пришел за советом.
Где близко?…смотрю: знакомые… товарищи… приятели… друзья… семья? Остановись! Так весь свет попадет под подозрение.
Были и тайные недруги… конечно, могли настроить власти определенным образом… шепнуть, нажать… Но, как говаривал мой отец, самое страшное – превратиться в типа с лицом обиженного, которому человечество задолжало рубль восемьдесят пять копеек.
Правы мои следователи, правы: ближе гляди, ближе… вокруг оглянись… вот твоя комната (тепло… не в комнате тепло, а в смысле – ближе к разгадке), твои вещи, книги, стол, стул… (горячо! дальше!)…диван… телевизор… (ой, горячо!), зеркало (горит!)… стоп!
Посмотри на себя. На отражение свое. И подумай о том, что ты
Тут начинается религия, и надо умолкнуть.
Vanessa
Во-первых, она одна из трех лучших актрис в мире. Убежден в этом. Только не надо меня спрашивать, кто две остальные. Я имел счастье видеть ее не только на экране, но и на сцене в бродвейском спектакле, и в репетиционном зале в качестве исполнительницы и режиссера, я выступал с ней в концертах на большой сцене в Лондоне и в малюсеньком мемориальном зале в Тбилиси. Я утверждаю: на всем свете есть три лучшие актрисы! И она одна из них!
Во-вторых, горжусь тем, что она моя подруга. Уже давно – с начала восьмидесятых.
В-третьих, Ванесса поверх всего и прежде всего занимается политикой. Политика определяет ее решения и поступки. Искусством, для которого создал ее Бог, она занимается легко, как чем-то вспомогательным.
Именно как политик, а не как великая женщина-актриса она вошла в эту главу моей жизни.