Игра в судьбу

Плацкартный вагон был почти пуст и в своём «загоне» Глеб сидел один. Он додумал план до того момента, который от него уже не зависел, и теперь бездумно пялился на противоположную стенку. План был прост и сложен одновременно. Жить по чужому паспорту в чужом городе, ничего не зная о Глебе Маркове, опасно — в любой момент можно было наткнуться на родственника или знакомого. Узнать что-либо про Глеба Маркова было и опасно и сложно. Решение пришло неожиданно и даже заставило улыбнуться. Тогда, в весёлом вагоне, среди прочего трёпа, зашёл разговор о честности, и кто-то рассказал байку про себя: «Получили мы премию, обмыли, естественно, и пошёл я домой весёлый и добродушный. Останавливает меня мужичок и так жалостно рассказывает, что сам он из соседнего города, что приехал сюда по делам, а у него кошель слямзили. И надо ему, бедненькому, домой возвращаться, а денег ни копья. Не мог бы я ему ссудить на билет, а он адрес мой запишет и вышлет, как только домой вернётся. Был бы трезвый — послал бы, а тут расслабился и дал. Минут пять прошло, пока я сообразил, что меня просто лоханули. Разозлился я тогда страшно, а через неделю, что вы думаете, стучат. Открываю, стоит девчушка лет двадцати и лопочет, что приехала она из соседнего города, и что дядя Паша наказал ей зайти по этому адресу, передать деньги и вот — рыбу своего копчения и ещё наказал от всей души поблагодарить за отзывчивость. Я тогда аж прослезился. Вот, братва, как бывает».

Он примерил байку на себя, и она показалась ему очень симпатичной. Вот он звонит, ему открывает жена или мать, а он им:

— Мне бы Глеба Серафимовича Маркова.

— Нет его, в отъезде, — отвечают, — а вы что хотели?

Тут он им эту байку, что мол с месяц назад… И тысячу рублей протянет. Они, конечно, возьмут, а он им:

— Не сочтите за нахальство: чайком не угостите, а то замёрз, как бобик, пока вас разыскивал?

Позовут ведь, не прогонят, а там под чаёк да под восхваление доброты Глебовой много чего узнать можно.

А если зарёванная выйдет, если знает уже, то и на поминки напроситься можно — там вообще вся родня и друзья соберутся. Всех не только узнать, но и увидеть можно будет. Поскребла немного совесть, что не по-людски это, не по-христиански, но Валёк прогнал её. План был хорош, но требовал смены одежды, а это деньги и немалые.

— Чёрт с ними, с деньгами, — твёрдо решил он, — месяцем раньше, месяцем позже всё равно растают, а жить зайцем и от каждого куста шарахаться тоже не дело.

Поезд резво стучал колёсами, проглатывая километры и станции, заледенелые окна внезапно вспыхивали отсветами пробегавших мимо фонарей, и казалось, ничто уже не сможет нарушить покой Глеба Серафимовича Маркова, одиноко сидевшего в своём «загоне».

Проводница прокричала в вагон название следующей станции и что стоянка двадцать минут. Сердце Глеба сжалось — прошло всего несколько часов, и он снова оказался в этом проклятом городе.

— Картошечки, горячей картошечки, — раздался за окном визгливый женский голос, и желудок живо откликнулся на него привычным спазмом.

Четыре месяца по несколько раз в день он слышал этот скорбный крик. Женщина не предлагала, она просила, молила, чтобы кто-нибудь взял у неё горячую картошку в обмен на красивую бумажку, которую она обменяет в магазине на то, что нельзя вырастить в огороде. Пустой желудок сжимался в комок и Валёк люто ненавидел эту визгливую бабу. Сейчас Глебу захотелось выйти, купить и осчастливить женщину красивой бумажкой, а потом отдать желудку то, что он вожделел все эти четыре месяца. Он вышел в тамбур. Торговка прошла и стояла у соседнего вагона. Глеб уже поднял ногу, чтобы выйти на перрон, но налетел Валёк, схватил, потащил и бросил на полку в загоне. Тень Глеба сидела, мелко дрожа и судорожно стирая с лица липкий пот. Он разделся, сложил все вещи в ящик под полкой, приготовил постель, застелив её серым, чуть влажным бельём, и лёг. Впервые за четыре месяца его голова лежала на подушке, а тело было укрыто одеялом. В тишине стоящего вагона он слышал, как мать укладывает спать ребёнка.

— Сказьку, сказьку, — канючил малыш.

— Тебе какую, про репку или про колобка? — устало спросила женщина.

— Хочу про каябка.

Она начала рассказывать. Валька закрыл глаза, представив, что это мама рассказывает ему на ночь сказку. Он всхлипнул и затих.

«Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл, а от тебя, Серый Волк, и подавно уйду». Валька горько усмехнулся и через мгновение забылся тяжёлым тревожным сном.