Игра в судьбу

Теперь все встало на свои места и обрело некоторую ясность. По всему выходило, что реальную власть он мог получить лишь в случае возвращения Великого Совета, то есть шестого клана. И понятно стало, чего он так носится со своим пророчеством и идеей о последнем представителе хрустальных в лице меня. Для него это было единственной возможностью реализовать свой виртуальный титул, поскольку скариэ младших кланов наверняка четко следили, чтобы этого не случилось. В том числе используя формальный повод с отсутствием главы хрустальных. Нет его — нет и Великого Совета. И, соответственно, нет никаких нессов, есть только скариэ пяти равных кланов. Равных во всем!

А ведь я, похоже, влезла в серьезную интригу, сама того не желая: очень уж хорошо все укладывалось в эту гипотезу, подтверждая ее правоту. Кроме, пожалуй, обещания никому ничего не говорить, которое Вессаэль с меня стряс. По идее-то он, напротив, должен был немедленно осчастливить всех вестью о находке последнего хрустального… Или такой козырь приберегался до некого определенного момента? Не знаю. Слишком мало еще данных, чтобы иметь по этому поводу обоснованное мнение. И потому я пока решила оставить все как есть, то бишь, обещание свое сдержать.

Для этого появился и еще один повод — реакция младших глав на мое появление в таком качестве, действительно, могла оказаться, как сьеррин и предупреждал, весьма непредсказуемой. Точнее наоборот — вполне предсказуемой и несовместимой с жизнью. Моей, разумеется. Или я сгущала краски? В общем, время покажет.

Решив, что пора бы от греха сменить эту скользкую тему, я спросила у Суинни:

— Слушай, ты же бард, да? Значит, у тебя должны быть собственные, тобой написанные песни? Правильно?

— Конечно, — улыбнулся он, — хочешь послушать?

— Конечно, — попала я ему в тон.

И Суинни убежал за инструментом, найденном в убежище. Так я впервые увидела аривеллу — странную помесь арфы и гуслей, которую очень любили даны. За нежный и сильный звук, прекрасно сочетающийся с голосом. Но играть на ней было, похоже, неимоверно сложно, техника требовалась просто мастерская. У Суинни она была — его тонкие пальцы так и мелькали по двум десяткам струн, иногда просто смазываясь от скорости, с которой он их перебирал, как клинки Тавеля во время боя. И песня его снова оказалась совершенством во всех возможных смыслах этого слова. Не зря, совсем не зря, он считался лучшим бардом на островах.

Только вот опять, как и тогда в лесу, я отчетливо чувствовала, что поет он не для меня. Образ той, другой, стал настолько четким, что казалось, я смогла бы узнать ее, если встречу. И конечно же она была прекрасной даной. Именно прекрасной, а не просто красивой. Лишь такая и подходила барду…

Когда отзвенел последний аккорд, я неожиданно для себя спросила:

— Слушай, а почему ты не признаешься ей в любви? Ну, той, для которой поешь? — И опустила наконец взгляд, до этого мечтательно бродивший где-то в районе потолка.

Н-да, вид охреневших данов определенно переставал меня развлекать. Скорее наоборот. Пусть бы уж побыстрее привыкали, что ли?

— Откуда ты?.. Кто мог тебе сказать? — в голосе Суинни было безмерное удивление.

— Никто. Я это просто вижу. Наверное, оно как-то связано с моим даром… Но я еще и сама не совсем разобралась. — Пора было вернуть разговор в занимавшее меня русло. — Так почему ты все-таки согласился на эту дурацкую роль… э-э… осеменителя, вместо того, чтобы признаться ей и жить вместе долго и счастливо?

— Ты не поймешь! — бард окончательно растерял душевное равновесие, а потому не послал меня далеко и надолго, а вдруг разоткровенничался. — У меня нет ни единого шанса! Я ее просто недостоин.

Теперь настала моя очередь охреневать: никак не ожидала я подобного от дана, прожившего чуть ли не в три раза больше моего. Как ребенок, честное слово. Или это все влюбленные так глупеют?

— Слушай, бард, а ты давно в зеркало-то смотрел? — Я старалась выглядеть абсолютно серьезной. Нет, правда очень старалась. — Так пойди, глянь. Может, мозги на место встанут.

Но только он на мои подначки вообще не реагировал, лишь сидел и пялился куда-то в угол с очень странным выражением лица. И до меня, наконец, дошло — ему сейчас по-настоящему худо:

— Есть еще причины. Ты не поймешь. Пока, по крайней мере. — Голос барда был глухим и каким-то плоским, что ли? Ну точно — как фанера. — И прошу, никому никогда не говори об этом.

— Разумеется, это ж твое дело.

— Я и на поиски эти согласился лишь затем, чтобы никто ничего не понял.

— А знаешь, — стоило все-таки сделать еще одну попытку и зайти на проблему с другой стороны, — я ведь чем-то там «видела» вас вместе, когда ты пел. Вместе, понимаешь? Поверь мне как специалисту с даром по связям, явным и скрытым. Может, все не так безнадежно?

Ну наконец-то… Хоть это сработало.

— Ты уверена? — прошипел он почти беззвучно, словно боясь спугнуть услышанное.

— Разумеется. Не думаю, что сейчас подходящее время шутить. — Я действительно была уверена в том, что говорила. — Поэтому очень советую — раскинь мозгами, может все-таки есть выход?