Игра в смерть

Их путешествие казалось Лаку нескончаемым; повсюду вокруг — только горы, только льды. Короткие холодные дни сменялись долгими ночами, темными и морозными. С дороги на юг они не сбились лишь благодаря указаниям низко висевшего солнца. Спали, укрываясь от ветра в неглубоких скалистых впадинах, а порою и просто в расщелинах. Однажды Лаку повезло убить еще одного оленя; в другой день отличился Кали — пес принес в пасти окровавленную кроличью тушку. На дне долин далеко внизу они видели медведей, мамонтов, бизонов. Каждый день в вышине над ними собирались темные хищные птицы. Завернутая в медвежью шкуру малышка понемногу теряла в весе. Пес едва волочил лапы и часто скулил. Кости мальчика туго обтянула кожа; его пальцы била дрожь, когда он поил сестренку или высекал искры ради костра. Каждый день, проснувшись, он трясущимися руками ощупывал малышку, почти уверенный в том, что та больше не дышит. И все же они двигались дальше на своем пути к солнцу, упрямо цепляясь за жизнь. Они шли, пока силы не покинули их, надежда не оставила, а тропа не уперлась в неодолимую стену. Очередное утро застало Лака на нетвердых ногах, которые отказались ему подчиниться. Всего один неловкий шаг по льду стал роковым: мальчик поскользнулся и, упав навзничь, кубарем скатился в глубокую вымоину, где застыл без движения. Долго ли Лак пролежал там без чувств, было неясно, но, очнувшись, он счел и себя, и сестренку обреченными на верную гибель. Сунув руку в складки медвежьей шкуры, он нащупал там холодное, окоченевшее тельце. Едва дыша, Лак вознес богу Солнца последнюю молитву, прося его лишь о том, чтобы конец их был скор и наступил прежде, чем к упавшим слетятся черные птицы. Затем он крепко прижал к себе сестренку и в тусклых лучах низко висящего солнца соскользнул вместе с нею в глубочайшую тьму, без единого просвета.

Я умолк. Сощурился сквозь языки пламени — мать Лака сидела, скрыв лицо ладонями, и слезы бежали по ее пальцам. Сквозь эти пальцы она смотрела на меня, умоляла меня взглядом.

— Не останавливайся, — прошептал Эскью.

Он лежал, обратив лицо к огню, с закрытыми, словно во сне, глазами. В танцующих отсветах костра одеяло, которым он был укрыт, предстало на миг медвежьей шкурой, а потом опять обернулось куском шерстяной материи. В шипении и треске горящих веток слышался тихий младенческий плач. Мир закачался, переносясь в далекое прошлое и уже через миг возвращаясь обратно.

— Продолжай, Кит. Просто продолжай.

— Эскью, — шепнул я.

— Что такое? — Эскью приподнял голову и посмотрел на меня. Я же перевел свой взгляд на мать Лака.

— Там… — кивнул я.

Он повернулся, вгляделся во мрак сквозь затухающее пламя.

— Надо сузить глаза, Джон. Прищуриться…

— Что там?

У него вдруг перехватило дыхание. Эскью увидел. Его глаза полезли из орбит.

— Так и есть… — прошептал он. — Все как я и говорил, верно?

Эскью поднял ладонь — словно бы в знак приветствия. Женщина смотрела на нас глазами, полными тоски и отчаяния.

— Говори, — прошептал он. — Не останавливайся, Кит. Рассказывай дальше.

Я закрыл глаза, подобрал оборванную ниточку своего повествования и потянул за нее.