Игра в оленей

В чум вваливается Хасавако, на сына даже не глядит. Мать ставит перед ним стол с завтраком, заваривает крепкий чай. Всем своим нутром Сойти чувствует: отец в дурном настроении. Он смирно ждёт, когда Хасавако заговорит с ним, но отец медленно жуёт кусок за куском, не предлагая сыну присоединиться к нему ни словом, ни жестом. Время мучительно тянется. Мать забилась на своё женское место, у входа в чум, заняла руки штопкой, но, как только тарелка Хасавако пустеет, она уже тут как тут, наливает чаю.

– С дочерью улажено, – роняет Хасавако. – Пойди, скажи, чтоб готовилась.

Мать быстро выскальзывает из чума. Вслед ей смотрит только родильная кукла-помощница, что сидит на почётном месте, одетая в три ягушки, по числу выживших детей. Значит, скоро и у Маймы такая будет.

Хасавако делает шумный глоток, крякает, выплёскивает остатки чая. Достаёт из-под малицы уже початую бутылку, вновь наполняет пиалу.

– Плох оленевод, не знающий, что в стаде его делается, – говорит Хасавако и наконец-то смотрит на сына.

Язык у отца почти не заплетается, но вот мутные глаза так и бегают, выдают с головой. Липкий ужас опутывает Сойти. Он будто снова маленький мальчик, а отец – огромный, сильный, совершенно дикий. Непредсказуемый. Это как сидеть в одном чуме с волком или даже медведем.

– Ты считал моих оленей? – рычит Хасавако.

– Нет…

– Громче!

– Не считал! – голос Сойти срывается.

Всю неделю ему удавалось сохранять стадо в целости. Каждое утро в стойбище возвращались ровно те же олени, что уходили накануне. Конечно, Сойти их не считал. Бабушка всегда наставляла: «Сочтёшь – и от волка спасу не будет. Настоящий оленевод всех в глаза знает». Но отец гнёт своё:

– То-то и оно, что не считал. Так вот пойди, пойди! Проверь! Мой белый по тундре шарахается, а ты тут дрыхнешь! Сторож!..

Сойти перебрал в памяти стадо. Вот с чёрным пятном на лбу, вот с рыжиной в шерсти. Самый крупный, самый старый… У того рог обломан, этот с шишкой… Всех белых важенок вспомнил, всех телят.

– Да на месте вроде… Я ж проверял.

Пиала, брошенная в Сойти, едва расходится с его головой, но брызги попадают на лицо и одежду.

– Сам! Своими видел! – орёт отец. Глаза его вот-вот вылезут из орбит. – Мой он, мой! Только у меня такие!

По чуму разливается запах алкоголя. Сойти терпеть его не может.

– Встал и пошёл искать! Моего оленя! Быстро, я сказал!

Сойти кое-как одевается и вываливается из чума под ругань Хасавако. Ксения занята у нарт, но, завидев Сойти, бросается к нему.

– Бил? Бил?!

– Я в порядке, мам, – Сойти отстраняет её руки. – Потерял одного, пойду искать.

– Ксеня! – ревёт из чума. – Где ты шляешься, падаль…

– Не надо, мам, не ходи, – просит Сойти, но мать, как всегда, идёт: «Иначе будет хуже».

Быстрым шагом Сойти идёт, куда глаза глядят, бессильно стискивая в руках аркан и хорей – длинное копьё погонщика. Не сразу он замечает маленького Ноляко, что бежит ему навстречу.

– Ну как, выспался? – Ноляко заглядывает брату в лицо. – Я старался тихонько играть. А бабушка меня дымом обдымила, представляешь? От злых духов! Это потому, что я беду накликал… А видел, папа приехал? Здорово же?

– Очень.

– Теперь он тоже будет сторожить оленей, и ты отдохнёшь. Здорово же?

– Ага.

– А куда ты идёшь?

– Искать оленя.

– Потерялся? Давай, я помогу?

– Нет, Головастик. Не ходи за мной.

– Ну, Сойти! Я хочу с тобой!

Ноляко повисает на локте у брата, но Сойти с такой силой отдёргивает руку, что младший падает, не удержавшись на своих ножках.

– Вставай, чего ты, – Сойти поднимает брата. Оглядывается на чум, из которого доносятся пьяные крики и как будто бы придушенный женский плач. – Ладно, пошли. Поиграем в оленей, я ж обещал.

– Ура! – маленький Ноляко подпрыгивает так высоко, как только может. – Давай, как олени, побежим? Будем бежать, бежать – и к самому краю земли убежим. Здорово же?

– Здорово, – соглашается Сойти.

***

Сойти поднимается с колен, опираясь на хорей. Оглядывается, щурясь на солнце. Сегодня хороший тёплый день, только на горизонте собираются облачные горы. Объеденный ягель под его ногами говорит о том, что здесь и впрямь проходил одинокий олень. Верный Изок, увязавшийся за братьями, взял его след. В нетерпении он поскуливает и заглядывает Сойти в глаза: «Ну, ты идёшь?»

Маленький Ноляко треплет Изока за мохнатые уши, и на шерсти остаются красные следы от ягодного сока. У Ноляко уже все карманы набиты княженикой, для Маймы.

Летняя тундра цветёт, торопится жить. Мхи переползают с камня на камень, цветы поворачиваются за солнцем, травы стелются зелёным ковром. В тундре так: когда цветёт она, небо светлеет; когда светла от снега тундра – расцветает северным сиянием небо. Цвета кочуют между небом и землёй. Кочует солнце из мира живых в мир мёртвых. Вслед за ним кочуют на оленях и люди. Без оленя нет жизни человеку в тундре.

– Хороший мальчик, – Сойти тоже треплет Изока по ушам. – Давай, ищи.

Изок – большой охотничий пёс, но прыгучий, словно кузнечик. Потому так и назвали: Изок. Выслеживая оленя, Изок то и дело возвращается к хозяевам, игриво скачет вокруг них, будто подгоняя, вновь убегает далеко вперёд.