Игра в молчанку

В первую секунду ему показалось, что Мэгги сидит на койке, и он ощутил приступ безумной надежды. Подобрав отлетевший в сторону мокрый от пота ежедневник, который он всю дорогу держал под мышкой, Фрэнк попытался вытереть его о рубашку, но она тоже была мокрешенька. Внезапно его осенило, и он, достав из-за двери складной стул, просунул его спинку под дверную ручку, чтобы им никто не помешал. Ему необходимо было выиграть время. Время – бог свидетель! – было ему сейчас нужнее всего.

Покончив с этим, Фрэнк подошел к кровати сбоку и опустился на корточки, чтобы оказаться с Мэгги лицом к лицу. В конце концов, теперь им больше нечего было друг от друга скрывать.

Только теперь он понял, что ошибся, когда подумал, что Мэгги сидит. Ее тело поддерживали четыре подушки, подсунутые под спину под разными углами, но глаза, как и прежде, были закрыты. Казалось, она вовсе не заметила его драматического появления.

– Мэгги, ты меня слышишь? – Фрэнк просунул пальцы под ее лежащую на одеяле ладонь. – Пожми мне руку, если слышишь…

Ничего.

– Мэгги, милая… пожалуйста! Постарайся. Мне больше ничего не нужно. Я и этого не заслужил, но… Прости меня. Я никогда тебя не заслуживал – особенно теперь, после всего, через что я заставил тебя пройти, но поверь: я действительно раскаиваюсь. Прости меня за то, что я перестал с тобой разговаривать. Прости меня за то, что я бросил тебя здесь, так и не сказав, почему я замолчал. Обещаю, клянусь: я больше никогда ни о чем не буду тебя просить, только услышь меня сейчас!

Слова лились из него как вода из садового шланга весной. Прежде была зима, и пластиковый шланг замерз, стал твердым, как кость, но наступили теплые деньки, он отогрелся, и вода забила из него упругим и чистым потоком – без пены анекдотов, без мусора и мути, скрывающих суть. Всего несколько секунд понадобилось Фрэнку, чтобы поведать ей о своем раскаянии и высказать просьбу о прощении.

Потом он стал ждать, отсчитывая время по ударам собственного сердца – тяжелым, болезненным ударам. Один, два, три… Мэгги по-прежнему лежала неподвижно.

Ну уж нет! Хватит предлогов и отговорок. Он должен идти до конца.

– Я прочел это… – Фрэнк потряс в воздухе ежедневником, и вложенные между страниц фотографии выпали и рассыпались по одеялу, но у него не было ни времени, ни желания их собирать. – Прочел до конца. Ты думала, что была последней, кто ее видел. Ты ошиблась. Не только ты. Мы всегда все делали вместе, Мегс. Так вот… я тоже видел ее незадолго до того, как все случилось.

И тут произошло то, чего он так долго ждал. Нет, она не открыла глаза. Не пошевелилась, но Фрэнк ощутил слабое пожатие.

– Мэгги? О, боже!.. Только не сдавайся, прошу тебя! Еще одно усилие, Мегс!

Веки ее затрепетали. Их движение напомнило Фрэнку бабочек, которых они с Элинор видели в оранжерее Ботанического сада, когда ей было девять. Легкий трепет, короткий взмах перед полетом. Потом слегка приоткрылся один глаз, за ним – другой.

И в эту минуту кто-то постучал в дверь, потом попробовал повернуть ручку, но стул сделал свое дело – дверь палаты была заперта надежно. Пока не подоспеет охрана, она не откроется, а значит сколько-то времени у него еще есть.

Потом в небольшом застекленном окошечке мелькнуло чье-то лицо, и Фрэнк узнал доктора Сингха. Врач улыбался льстивой улыбкой человека, которому приходится иметь дело с душевнобольным. Как видно, ему тоже хотелось добраться до Мэгги.

Подождешь!..

Фрэнк отрицательно покачал головой и снова повернулся к Мэгги. Ее глаза открылись уже полностью, и, хотя в них еще плавал легкий туман, взгляд ее был устремлен на него. Не на рассы́павшиеся по одеялу фотографии. Не на ежедневник. Не на дверь, из-за которой доносились шум и возня. Она смотрела на него, на Фрэнка, и он, набрав в грудь столько воздуха, сколько позволяли натруженные легкие, взглянул ей прямо в лицо.

– Ты была не единственной, кто видел ее в тот вечер, – отчетливо и громко повторил он. – Я тоже ее видел.

Мэгги легонько ущипнула его за руку, но Фрэнк не успел понять, добрый это знак или дурной. Шесть месяцев он надежно хранил свою тайну, не замечая, как она точит, грызет его изнутри. Она не только отняла у него голос, но и заполнила собой каждую секунду и каждую минуту каждого дня, который он прожил в молчании, разъедая его внутренности как серная кислота.

– Все это время я думал, что это я был последним, кто ее видел. Только я тогда не знал, что она собирается сделать, да и откуда? Но это точно была она, Элли: та же дорожная сумка, тот же растрепанный пучок на затылке… я узнал бы ее где угодно… Было уже темно, но я сразу понял, что это она. Я только что сошел с автобуса и стоял на остановке, а она была уже в конце улицы – возбужденная, вся какая-то нервная… Ну ты знаешь, какой она бывает, когда что-то задумает.