Игра в игру

Мы, увы, забыли о памятных местах. А все потому, что г. Ольгин удивил. Эта встреча не изменила мое мировоззрение, нет, она заставила меня иначе взглянуть на некоторые вещи. Я, кстати, пообещал подпустить Цицерона к моей Стене (факт, ранее немыслимый в наших отношениях). Почти в пятьдесят лет люди изволили пойти навстречу друг другу. Где ж вы были раньше, господа?

Признать Бориса другом мне мешало кочующее из уст в уста выражение (надо признать, справедливое): скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

Расстались мы вечером. Я один шел по городу, сопровождаемый сиротливым сиянием. Поднял голову, ожидая увидеть испускающий дух желтый комок. Ничего подобного. Теперь полумесяц напоминал истекающий медовым соком аккуратный ломоть душистой дыни, искусно обернутый роскошной синей салфеткой, расшитой серебряными звездами. Сервировка дастархана была осуществлена со знанием дела. Блюдо подано.

Официант, устройте брызги шампанского! И пустите кровавую кометку где-нибудь сбоку: она оживит натюрморт. В общем, достаточно выйти из дому и заглянуть за кулисы неба (или в глаза небу?), как ощущение обыденности жизни уступает место тревожному ожиданию чертовски приятных перемен. Душа томится, и стоит ей узреть густую синь, услужливо оттеняющую соблазнительно зрелое желтое, как тут же заворошатся ночные желания. Нет, женщина, ты не любила ночь; ночью ты боялась самой себя. Хочется, хочется дальних стран и неземных страстей, хочется забыть о трезвящем солнце полудня, разгоняющим рой мутных туманных томлений.

Когда ничего нет, многого хочется.

Ну, вот задерет голову вверх тип или характер – и что он там увидит?

Вспаханное поле, усеянное светлячками, погоду на завтра или обсыпанный алмазами скипетр Зевса. Сколько можно такими глупыми глазами смотреть на Вселенную?

То ли дело личность! Запрокинет личность голову вверх, до хруста в позвонках, уставится ясным взглядом в темное небо – и у нее вмиг появится столько объективных причин для вселенской грусти, что захочется на все субъективно наплевать.

Но личность никогда не унизится до того, чтобы бодро и жизнерадостно опустить голову вниз, изучая пытливым взором острые носы пыльных башмаков.

Глава 18. Задние лапы

Окно моего кабинета упиралось в небо.

Я сегодня впервые ночевал в своем кабинете. Один.

А Маша? Маша осталась в спальне. Но, мне кажется, ей не было так одиноко.

Я проснулся летним утром, открыл глаза – и вдруг увидел, что край свежевыбеленного облака представляет собой выразительный профиль Пушкина, тот самый, знаменитый, набросанный его рукой. Белый гипс на синем фоне. Через мгновение профиль неуловимо трансформировался, черты размылись, Пушкин постарел и подряхлел; еще через миг он превратился в обрюзгшего дядьку. И вдруг облако скомкалось, линии стерлись, утратили узнаваемые очертания. Образовалось нечто бесформенное и бесподобное, я хочу сказать, исключающее уподобления. Просто сырье. Груда белой глины. Казалось, что белоснежное облако ослепительно улыбалось, играя с вами.

Но почему Пушкин, а не Гитлер, например?

С тех пор я ищу профили, прочерченные краями облаков. И не нахожу. А что, если бы я проснулся на минуту позже? Может, я стал свидетелем феномена чистой случайности? Или ничего случайного нет в мире?

Небо в формате окна. Грязные голуби. Тюрьма. А я и согласен на тюрьму, на резервацию. На изоляцию от общества. Я сижу, отбываю срок, а вы меня не трогаете. Так сказать, свобода по-вашему в обмен на свободу по-моему. Но!

Людям не нравится, когда ты отбываешь номер. Им надо, чтобы ты с энтузиазмом тянул бессмысленную лямку! Ты должен убедить их, что не считаешь тюрьму тюрьмой. Ведь их образ жизни вовсе не представляется им тюрьмой. Жить как все и при этом ощущать себя в тюрьме – это оскорбление добрым людям. Что же получается: все в тюрьме, только один ты это осознаешь, а все остальные в упор не замечают? Не замечают тюрьмы? Считают тюрьму свободой? Да ты нас за дураков держишь.

– Собственно, я никогда этого и скрывал.

– Нет, ты можешь думать, что хочешь, но при этом живи и радуйся. Нацепи улыбку. Форма одежды – парадная: сиреневая рубашечка и все такое.

– Слушаюсь. Разрешите идти?

– Свободен.

И все мои жизненные силы расходуются на то, чтобы убедить бдительное общественное мнение, что я не считаю тюрьму тюрьмой. В этом смысл и стратегия выживания.

Например (без примера вас не поймут, вся наука человечества строится на примерах и аналогиях). Я согласен вступить в брак, жить с женщиной по законам общества. Казалось бы, правильный ход мыслей. Как бы не так. Ты должен ежеминутно казаться счастливым: а это божественное состояние имитировать почти невозможно. Где цветы? Шампанское («Полусухое, полусухое, сколько можно повторять! А ты опять притащил полусладкую дрянь! Другого не было? Плохо искал!»)? Кофе в постель, со сливками? Поцелуй утренне-вечерний (страстный)? Где обязательный звонок на работу? Где сюрпризы? Импровизации? Задние лапы? Блеск в глазах?