Игра с огнем

— Ну, это почти то же самое. Они ведь говорят на одном и том же отвратительном языке и, вообще, мы с ними в состоянии войны. Это было бы ужасно: ты — жена врага.

Вошла Клое.

— Сильвестр, — спокойно сказала она ему. Ее обычный нежный голос был строгим и сердитым.

Сента крикнула:

— Он — грубиян! — и вышла из комнаты.

Клое посмотрела на сына:

— Сента права. Как тебе не стыдно?

Сильвестр быстро заговорил:

— Англия воюет с Германией и Австрией. Я пойду на фронт в первую же минуту, как только смогу. Мама, не спорь. Каким же я был бы солдатом, если бы любил наших врагов.

Клое возразила:

— Какой любящей женщиной была бы Сента, если бы она отказалась от своей любви. Сильвестр, ты только что поступил подло, и мне кажется, что тебе будет трудно залечить рану, нанесенную Сенте.

В глубине души Сильвестр сам раскаивался и стыдился боли, причиненной сестре. Он понимал, что должен был сдержать себя.

В течение первых недель Сента ходила как тень. Энергия, проявляемая окружающими, была ей тягостна. Почти все пансионеры были уже на войне, за исключением Акселя Борга, датчанина. Клое неотступно следила за Сентой, хотя сама была очень занята. Нико занялась шитьем и где-то кому-то помогала готовить посылки для солдат. Только Сенте нечего было делать. Она была в полном отчаянии. До войны Сента никогда не задумывалась о патриотизме. Это понятие для нее было связано с национальным гимном и прочими смешными вещами. Война никогда не казалась ей страшной. Однажды, сидя в кино, Сента почувствовала, в чем правда, когда на экране показали пущенный ко дну английский броненосец. Зрители умолкли, и в сердце Сенты проснулось что-то, бывшее до сих пор безмолвным. Вернувшись домой, она была в совершенно другом настроении и даже радовалась этому, так как оно заставляло ее забыть личное горе. Перемена настроения приятно совпала с получением первого письма от Макса. Оно было послано в Данию. Оттуда вернулось и в Англии было вскрыто цензурой. Написанное по-английски, оно было очень коротким.

«Дарлинг, я знаю, что вы благополучно прибыли домой. Я очень рад. Пусть ничто вас не огорчает. Моя любовь теперь навсегда с вами. Не знаю почему, но я сегодня вспоминаю об одном дне в Хольнице, — может быть, потому, что тогда был тоже вторник. Мой привет сиреневому платью. Когда наденете его, вспомните обо мне.

Ваш Макс».

Сиреневое платье Сенты было любимым платьем Макса.

Глава XI

К великому огорчению Сильвестра, он оказался слишком близоруким, и его не хотели принять в полк Лондонских шотландцев. Но вдруг однажды он подъехал к дому на мотоциклете и ввалился в квартиру с криком:

— Я принят в отряд мотоциклистов!

Теперь он был важный мистер Сильвестр Гордон из технических войск, изучавший пулеметное дело. Он спрашивал Сенту:

— Неужели ты ничего не будешь делать?

Был уже ноябрь — отвратительный, холодный, сырой. Сента получила еще одно письмо от Макса:

«Моя маленькая, любимая. Как бы я хотел получить от вас весточку. Я уверен, что вы писали и что только по случайности ваши письма не дошли до меня. Как будет прекрасно, когда все это кончится, — мы встретимся и сможем повенчаться. Я живу только надеждой на этот час. Здесь страшно холодно… (кусок был оторван цензурой). Моя любимая, я всегда с вами».

Сильвестр продолжал настаивать:

— Тебе должно быть ужасно тяжело ничего не делать и постоянно скучать.

Этот разговор был прерван приходом невысокого старого джентльмена с выцветшими усами, в монокле, в довольно поношенном темно-синем костюме. Позади него стояла бледная как мел Сара. Сильвестр удивленно переводил взгляд с нее на неизвестного.

Сара с трудом проговорила:

— Это ваш отец, — и смущенно прибавила, — это — Сильвестр, сэр, это — мисс Сента.

Сильвестр страшно покраснел. Сента широко раскрыла глаза.

— Да, да. Мм…

Он подошел к пораженному Сильвестру и пожал ему руку, потом повернулся к Сенте и наклонился, чтобы поцеловать ее. Сента стойко перенесла фамильярное приветствие. Виктор Гордон откашлялся, улыбнулся, поправил монокль и спокойным деловым тоном спросил:

— Вероятно, вашей матери нет дома?

Посмотрев на своего единственного сына, он сказал:

— Я вижу, что ты пошел на помощь родине.

Сильвестр опять покраснел и затем сказал, предполагая, что в голосе его достаточно решимости:

— Простите меня, если я скажу, что ваш приход требует некоторых объяснений.