Она это говорила не всерьез, но дух захватывало смотреть, как она воодушевлена, как кипит яростью, глаза мечут молнии, ладони вырубают из воздуха огромные обреченные области. В том возрасте, как теперь понимал Фэншоу, мы сотворяем себя, грубых и гибких, строим и рушим домашние очаги, весь мир в наших руках. Мы играем с динамитом. Вокруг них с женой, стоящих по колено в детях, со всех сторон взлетали на воздух дома. На руинах плодились консультанты по семье и браку, детские психиатры, адвокаты, торговцы недвижимостью. Теперь-то, в старости, на твой счет может поживиться разве что гробовщик, да еще местный священник проведет часок за выполнением приятного долга. Когда от Фэншоу отстали страховые агенты и кинопродюсеры исключили его категорию зрителей из своих социологических сводок, армии физических законов, нужные тут и там по всему свету, чтобы взрывать динамит в чувствительных точках, тоже ушли, оставив его блуждать в сумерках отсутствующих причин и следствий.
В начале августа две пичуги вздумали вить гнездо у них на веранде. Лесные славки, если его не обманывали глаза и потрепанный старый определитель птиц. Видно, что-то испортилось в их биологических часах. Время для гнездования давно прошло, но птицы, упрямые, как дети, раз взявшись, не отступались и, издавая звонкие трели, приносили и складывали веточки и травинки под капителями колонн, поддерживающих крышу. Постройки сносило ветром, или это энергичная миссис Фэншоу сбивала их шваброй. Она была не такая сентиментальная, как он. На своей чистой белой веранде она не намерена была терпеть беспорядка, и чтобы чистые белые плиты пола у нее заляпало птичьим пометом — нет уж! Но славки прилетали опять и опять, как дети, пристающие к родителям, чтобы их сводили в луна-парк или купили им разрекламированную сласть, до тех пор, пока мир взрослых не сдастся и они не добьются своего. Крайняя колонна, у самой стены, была более или менее защищена от ветра; сооружение из веточек и травинок за ее капителью росло, и однажды на супругов Фэншоу, возвратившихся из города с покупками, с этой неустойчивой высоты надменно воззрилась черным глазом серая головка самочки. Трели прекратились. Самец исчез. А еще через две недели они хватились, что и самочка тоже исчезла. Пропала, даже не пискнув «прощай». Все время, пока она сидела на гнезде, ее остренький профиль излучал негодование.
Фэншоу вытащил приставную лестницу и снял пустое шершавое гнездышко. Наружный край его был старательно заделан отвердевшим пометом, изнутри круглая полость выжидательно вылощена до совершенной гладкости. Напрасное гнездо. О чем они думали, эти птицы? Первым поползновением Фэншоу было сохранить его — мать всегда хранила птичьи гнезда, они у нее лежали за стеклом на книжных полках или на верху пианино, — но жена просто подставила пластиковый мешок для мусора, как будто это не безобидная птичья постройка, а рассадник микробов. Гнезда нельзя бросать в мусорные мешки, подумал Фэншоу, однако же бросил. Мы с ней сообщники, мелькнула у него бессмысленная мысль, а жена нетерпеливо поглядывала на него снизу вверх блестящими глазами, пока он боролся со своими сентиментальными предрассудками.