Игра престолов. Часть I

Кхал Дрого вышел за ней под лунный свет, колокольчики в его волосах негромко позвякивали. В нескольких ярдах от шатра находилась мягкая трава, туда-то и повела его Дэни. Он попытался перевернуть ее, но она остановила его.

– Нет, – сказала Дэни. – Этой ночью я должна видеть твое лицо.

В сердце кхаласара нет уединения. Раздевая кхала, Дэни чувствовала на себе чужие глаза, она слышала негромкие голоса, проделывая то, что посоветовала ей Дореа. Все это пустяк. Разве она не кхалиси? Важен лишь его взгляд, и, сев на него, она заметила в нем такое, чего не видела прежде. Дэни скакала на кхале столь же яростно, как на своей Серебрянке, и в миг высшего наслаждения кхал Дрого выкрикнул ее имя.

…Когда они перебрались на противоположную сторону дотракийского моря, Чхики коснулась пальцами мягкого живота Дэни и проговорила:

– Кхалиси, вы понесли ребенка.

– Я знаю, – ответила ей Дэни.

Это были ее четырнадцатые именины.

Бран

Внизу во дворе Рикон бегал с волками.

Бран следил за ним от окна. Куда ни поворачивал младший брат, первым там оказывался Серый Ветер, забегавший вперед, преграждая ему дорогу. Тут Рикон замечал его, разражался восторженным визгом и несся в противоположную сторону. Лохматик бегал за ним, кружась и огрызаясь, если другие волки подбегали слишком близко. Шерсть его потемнела, он сделался черным, а глаза его горели зеленым огнем. Бранов Лето бежал последним. Он стал серебристо-дымчатым, и желто-золотые глаза его замечали всё, что было нужно. Лето был меньше, чем Серый Ветер, и вел себя осторожнее. Бран считал его самым смышленым среди всего помета. До него доносилось пыхтение и смех братца Рикона, носившегося по утоптанной земле на неокрепших еще детских ножках.

Глаза Брана защипало. Ему хотелось быть там, внизу, смеяться и бегать. Разгневавшись на себя, Бран стер слезы, прежде чем они успели пролиться. Прошли его восьмые именины. Теперь он стал почти взрослым мужчиной, слишком большим, чтобы плакать.

– Это была только ложь, – горько сказал он, вспомнив ворону из своего сна. – Я не могу летать. Я не смогу даже бегать.

– Воро́ны всегда лгут, – согласилась старая Нэн, сидевшая в кресле со своим вязаньем. – Я знаю сказку о воро́не.

– Мне не нужны никакие сказки, – резко прервал ее Бран. Прежде он любил старую Нэн и ее истории. Но сейчас все стало иначе. Она сидела с ним целыми днями, приглядывала за ним и мыла его, старалась, чтобы он не чувствовал одиночества, но так было только хуже.

– Я ненавижу твои глупые россказни!

Старуха улыбнулась ему беззубым ртом.

– Мои россказни? Нет, мой маленький лорд, они не мои. Сказки эти существовали до меня, останутся и после моей смерти…

«Уродливая старуха», – злобно подумал Бран; высохшая, морщинистая, почти слепая, у нее едва хватает сил, чтобы подняться по лестнице, редкие пряди белых волос едва покрывают пятнистый розовый череп. Никто не знал, сколько ей на самом деле лет, но отец утверждал, что Нэн звали старой, когда еще он был мальчишкой. Безусловно, в Винтерфелле не найти человека старше ее. А может быть, и во всех Семи Королевствах. Нэн взяли в замок кормилицей Брандона Старка, когда его мать умерла при родах. Он был старшим братом лорда Рикарда, дедушки Брана, а быть может и младшим, или даже братом отца лорда Рикарда: старая Нэн по-разному рассказывала о себе. Но во всех вариантах ее истории маленький мальчик умер в три года от летней простуды, и старая Нэн осталась в Винтерфелле со своими собственными детьми. Оба ее сына погибли на войне, в которой король Роберт завоевал престол; внук был убит на стенах Пайка во время мятежа Бейлона Грейджоя. Дочери давным-давно повыходили замуж, перебрались из замка и умерли от старости. Из потомков Нэн с ней оставался лишь Ходор, простодушный великан, работавший в конюшне, а старая Нэн жила и жила, шила, вязала и рассказывала сказки.

– Мне безразлично, чьи это сказки, – ответил ей Бран. – Я ненавижу их. – Он не нуждался в сказках, как и в старой Нэн. Он хотел, чтобы рядом с ним были мать и отец. Он хотел бегать вместе со всеми, и чтобы Лето скакал возле него. Ему хотелось залезть на разрушенную башню и накормить зерном ворон. Он мечтал сесть на своего пони и проехаться рядом с братьями. Он хотел снова стать таким, как прежде.

– Я знаю повесть о мальчике, который ненавидел сказки, – проговорила старая Нэн с дурацкой улыбочкой. Спицы ее шевелились – цок-цок-цок, – и Бран был готов уже закричать на нее.

Он знал, что прежнее не вернется. Ворона просто обманула его, она заманила его летать, но проснулся Бран искалеченным, и мир изменился. Все его бросили, мать и отец, сестры и даже незаконнорожденный брат Джон. Отец обещал, что он поедет на настоящем коне в Королевскую Гавань, но они уехали без него. Мэйстер Лювин послал одну птицу с посланием к лорду Эддарду, другую к матери, третью на Стену к Джону, но ответов не было.

– Птицы частенько теряются, дитя, – сказа ему мэйстер. – От Винтерфелла до Королевской Гавани много миль и много ястребов, так что весть могла и не достичь их.