– Это нехорошо. – Санса ощутила, как сердце затрепетало в груди. – Вы пугаете меня. Я хочу уйти.
–
Пальцы держали ее челюсть, словно железный капкан. Он не отрывал глаз, пьяных, гневных. Ей пришлось посмотреть.
Правая сторона лица его казалась изможденной: острые скулы, серый глаз под тяжелым лбом, нос большой и изогнутый, жидкие темные волосы. Клигейн отращивал их и зачесывал набок, потому что на другой стороне его лица они не росли.
Левой половины лица не было. Ухо отгорело, осталась лишь дырка. Глаз еще видел, но его окружал змеиный клубок шрамов, обожженную жесткую черную плоть покрывали рытвины и глубокие трещины, в которых, когда Сандор шевелился, поблескивало что-то красное и влажное. Снизу на челюсти съежившаяся плоть открывала кусочек кости.
Санса заплакала. Выпустив ее, Клигейн загасил факел в грязи.
– Для этого у тебя нет хорошеньких слов, девочка? Для этого твоя септа не знает никаких комплиментов? – Ответа не последовало, он продолжил: – Многие думают, что это случилось в какой-то битве… во время осады, в горящей башне; говорят, что у моего врага был в руках факел. Один дурак даже спросил, не дохнул ли на меня дракон.
На этот раз смех его был мягок, но в нем слышалась горечь.
– Но я скажу тебе, как это было, девочка, – прохрипел он – голос в ночи, тень, подвинувшаяся так близко, что она ощутила запах выпитого вина. – Я был моложе тебя, мне было тогда семь, а может, даже и шесть. В деревне возле стен крепости моего отца один резчик по дереву устроил свою лавку и, чтобы добиться поддержки, послал нам подарки. Старик делал восхитительные игрушки. Я не помню, что получил тогда, но мне больше понравился подарок Грегора – разрисованный деревянный рыцарь, каждый сустав его двигался и был закреплен веревочкой, поэтому он мог сражаться. Грегор был на пять лет старше меня и перерос эту игрушку. Он уже стал оруженосцем, мускулистый как бык и почти шести футов ростом. Поэтому я взял его рыцаря, но кража не принесла мне счастья – я держался настороже, и все-таки он поймал меня. В его комнате была жаровня. Грегор не сказал даже слова, просто взял меня под мышки, уткнул лицом в горящие угли и держал так, невзирая на все мои вопли. Ты видела, какой он сильный. И уже тогда вырвать меня у него сумели только трое взрослых мужчин. Септоны говорят о семи преисподних. Что они знают? Только те, кто был обожжен, знают, что такое истинная преисподняя.
Отец сказал всем, что постель моя загорелась, а наш мэйстер лечил меня мазями.
Скрежещущий голос умолк. Сандор безмолвно сидел перед ней на корточках, громадный черный силуэт растворился в ночи, прячась от ее глаз. Санса слышала неровное дыхание Сандора, она поняла, что ей жаль его, страх почему-то исчез. Молчание затянулось, оно продолжалось так долго, что она вновь начала бояться, но теперь уже за него, а не за себя. Она нащупала рукой его огромное плечо.
– Он не истинный рыцарь, – шепнула она.
Пес откинул голову назад и взревел. Санса отступила назад, но он поймал ее за руку.
– Ты права! – прорычал он. – Да, птичка, он не истинный рыцарь.
Весь остаток пути до города Сандор Клигейн промолчал. Он довел ее до места, где ждали повозки, приказал вознице отвезти их в Красный замок и уселся с ней рядом. Они в молчании въехали через Королевские ворота и направились вверх по освещенным факелами городским улицам. Через заднюю калитку он провел Сансу в замок… обожженное лицо дергалось, в глазах пряталась задумчивость. Он держался на шаг позади нее, пока она поднималась по лестнице в башню. Сандор проводил Сансу до коридора, ведущего в ее опочивальню.
– Благодарю вас, милорд, – кротко проговорила Санса.
Пес поймал ее руку и наклонился поближе.
– То, о чем я рассказал тебе сегодня, – проговорил он еще более грубо, чем обычно. – Если ты когда-нибудь скажешь Джоффри… своей сестре или отцу… любому из них…
– Не скажу, – прошептала Санса. – Обещаю.