Игра престолов

— Сдаюсь! — закричал он.

Сир Аллисер Торне с презрением наблюдал за схваткой.

— Сегодня этот марионеточный фарс чересчур затянулся, — проворчал он и направился прочь. Занятие было закончено.

Дарион помог Халдеру встать. Сын каменщика сорвал шлем и бросил его через двор.

— А мне на мгновение уже показалось, что я наконец достал тебя, Сноу.

— Одно мгновение и мне так казалось, — отвечал Джон. Плечо его пульсировало под броней и кожей от боли. Опустив меч в ножны, Джон попытался снять шлем, но едва он поднял руку, боль заставила его скрипнуть зубами.

— Позволь мне, — сказал чей-то голос. Толстые пальцы отвязали шлем от воротника и заботливо сняли его. — Он ранил тебя?

— Мне не впервой получать синяки. — Тронув плечо, Джон дернулся. Двор вокруг них опустел. Он заметил, что кровь пропитала волосы жирного мальчика под его шлемом, расколотым Халдером.

— Мое имя Сэмвел Тарли, я с Рогова… — Он смолк и облизнул губы. — То есть был с Рогова Холма, пока не приехал сюда. Я решил уйти в черные. Мой отец — лорд Рендилл, знаменосец Тиреллов из Хайгардена. Я был его наследником, только… — Голос его умолк.

— А я Джон Сноу, бастард Неда Старка из Винтерфелла.

Сэмвел Тарли кивнул.

— Я… если хочешь, можешь звать меня Сэмом. Моя мать звала меня так.

— А ты можешь звать его лордом Сноу, — произнес подошедший к ним Пип. — Тебе незачем знать, как мать звала его.

— Эти двое — Гренн и Пипар, — сказал Джон.

— Гренн, — это уродливый, — сказад Пип.

Тот нахмурился.

— Твоя рожа уродливее моей! У меня хотя бы уши не как у летучей мыши…

— Благодарю вас всех, — серьезным голосом сказал Сэм.

— Почему ты не встал и не бился? — спросил Гренн.

— Я хотел, но… просто не мог… Я не хотел; чтобы он бил меня. — Сэм поглядел на землю. — Я… боюсь, что я трус. Мой лорд-отец всегда говорил так.

Гренна словно ударило громом. Даже Пипу нечего было сказать на это, а бывший актер находил нужное слово буквально для всего. Какой человек добровольно назовет себя трусом?

Сэмвел Тарли, должно быть, прочитал мысли по их лицам, глаза его встретили взгляд Джона и метнулись испуганными зверьками.

— Простите… я… — сказал он. — Простите, я не хотел… быть таким. — И тяжелым шагом направился к оружейной.

Джон окликнул его.

— Тебя ранили, — сказал он. — Завтра будет лучше.

Сэм печально оглянулся.

— Нет, лучше не будет, — сказал он, смахнув слезы. — Ничего из меня не получится.

Когда он ушел, Гренн нахмурился.

— Трусов никто не любит, — сказал он неуверенным голосом. — Жаль, что мы ему помогли. Что, если нас примут за трусов?

— Ты слишком глуп, чтобы быть трусом, — сказал ему Пип.

— Неправда! — возмутился Гренн.

— Да что ты? Если на тебя в лесу навалится медведь, у тебя не хватит ума убежать!

— Это я не побегу? — настаивал Гренн. — Да я бегаю быстрее, чем ты. — Он внезапно умолк и нахмурился, заметив ухмылку Пипа, и только тут понял свои слова. Толстая шея его побагровела. Джон предоставил им возможность ссориться, а сам вернулся в арсенал, повесил меч и стащил потрепанную броню.

Жизнь в Черном замке следовала определенному распорядку: утро уделялось игре с мячом, дни предназначались для работы. Черные Братья использовали новобранцев на многих делах, чтобы узнать, на что способны новички. Иногда Джон получал возможность вздохнуть свободно, когда их с Призраком посылали на охоту за дичью для стола лорда-командующего, но на каждый день, проведенный в лесу, приходилась дюжина в арсенале, где Джон крутил точило, пока однорукий кузнец затачивал топоры, затупившиеся после употребления, или качал мехи, пока Нойе ковал новый меч. Иногда он бегал с вестями, стоял на карауле, чистил конюшни, оперял стрелы, помогал мейстеру Эйемону ухаживать за птицами или Боуэну Маршу разбираться в счетах и бухгалтерских книгах.

В тот день командир стражи отправил его к подъемной клети с четырьмя бочонками битого камня. Приходилось разбрасывать гравий по ледяным тропам наверху Стены. Работа одинокая и скучная, даже если тебе сопутствует Призрак, но Джон обнаружил, что ему это безразлично. В ясный день с вершины Стены можно было увидеть полмира, а воздух всегда казался холодным и колким. Там он мог думать, и неожиданно для себя Джон обнаружил, что думает о Сэмвеле Тарли и — как ни странно — о Тирионе Ланнистере. Интересно, как обошелся бы Тирион с толстяком? Люди в основном склонны отрицать жестокую правду, они не хотят обращаться к ней лицом, говорил ему карлик ухмыляясь. Мир полон трусов, которые хотели бы выглядеть героями. Довольно странная разновидность отваги — признаваться в своей трусости, как это сделал Сэмвел Тарли.

Ушибленное плечо мешало делать работу. Джон закончил посыпать дорожки, когда уже завечерело. Он остался наверху, чтобы посмотреть, как солнце, садясь, окрашивает кровью западный небосклон. Наконец, когда сумерки уже сгустились на севере, Джон закатил пустые бочонки в клетку и махнул рукой, чтобы люди у ворота помогли ему спуститься вниз.