Игра нипочём

– На жалость бьёте? – прищурился Козодоев. – Всё, приехали, хватит, снимайте номера.

– Надо тебе, сам и снимай! – ощерился Наливайко.

Плюнул, отвернулся и не стал смотреть, как страж дорог с готовностью вытаскивает ключ и сноровисто откручивает номера. Не в первый раз…

– Значит, так, – выпрямившись, подвёл итог Козодоев. – Вашу дальнейшую судьбу будет решать замкомбат. Приём завтра с шестнадцати тридцати, девятый кабинет.

Хмыкнул, дескать, не захотел по-хорошему, будет тебе по-плохому, отдал честь, залез в свою «десятку» и отчалил.

«Вот гад», – глянул ему вслед Наливайко, погладил по капоту верный «Уазик» и поехал домой.

Дома было хорошо.

Наливайко открыл дверь, и в колени ему тотчас уткнулся широченный лоб, а рука сама собой легла на косматый чёрный загривок. Куцый хвост возбуждённо вибрировал, кобелина урчал, пыхтел и постанывал от восторга. Как всегда, он загодя почувствовал приближение хозяина и встречал его у порога.

Когда есть дом и дома нас ждут – всё остальное тьфу, плюнуть и растереть. И «аннулирование» на работе, и дорожную неприятность. «Да зарасти оно лопухами, куплю билет и к Эндрю в гости поеду. А машина… Вон люди всю жизнь без машин живут, и ничего, как-то обходятся…»

В прихожей пахло знакомыми духами, а из кухни тянуло курочкой, запекаемой в тыкве.

– А, учёный муж пришёл, – приветствовала Тамара Павловна прокравшегося на запах супруга. – Тебе окрошки сейчас или Мотю своего подождёшь?

Для каждого из них это был второй брак. И… удивительно удачный. Он – огромный, патологически прямолинейный, и она – миниатюрная, гениально дипломатичная. Зря ли говорят, что противоположности притягиваются?

– Ох, мать, сегодня ж четверг, – хлопнул себя по лбу ладонью Наливайко. – Естественно, подожду. Только кваску хватану и Шерхана выведу, а то с утра, бедный, сидит…

Мотя, он же Матвей Иосифович Фраерман, был другом детства и одноклассником Наливайко. Так уж получилось, что после школы жизнь их не развела, а, наоборот, сблизила. С чего повелась традиция, никто из них теперь, наверное, припомнить бы не смог, но факт оставался фактом – Матвей Иосифович наведывался к Василию Петровичу еженедельно по четвергам, лет уже не менее десяти.

– Зачем они газируют квас? А автоматы с газировкой убрали. – Наливайко отпил, нахмурился, похлопал по холке Шерхана. – Ну давай, брат, тащи ошейник. Гулять!

– Что-то ты, Васенька, сегодня не в духе, – отложила кухонный нож Тамара Павловна. – Случилось чего, а, учёный муж?

Скрывать от неё что-либо было заведомо бесполезно, да Наливайко и не пытался.

– Во-первых, – сказал он, – официально я уже не учёный муж. Выгнали меня, Томочка. Чтобы не мешал двигать науку. А во-вторых, его благородие старший прапорщик Козодоев изволили снять номера с «УАЗа». За то, что я, старый пентюх, стольничка ему не поднёс…

– Ох, Васенька, жадина ты говядина… – Тамара Павловна тщательно, точно у себя в кабинете, вытерла руки и взялась за телефон. – Алло, Николай Фёдорович? Здравствуйте, это Тамара Павловна, как у вас дела? Что, почти получилось?.. Ну, поздравляю, надо продолжить курс… Нет, завтра, видимо, не получится, надо в ГАИ с мужем идти, а это, сами знаете, на целый день эпопея… Что? Да нет, номера сняли… Запомнил, старший прапорщик Козодоев… Правда? Нет, в самом деле? Большое спасибо, Николай Фёдорович… Значит, завтра в десять… Ну конечно, всё у нас получится. Спасибо, вам тоже… До свидания, супруге привет.

Тут надо сказать, что Тамара Павловна служила по медицинской части и считалась едва ли не лучшим в Питере специалистом по мужской состоятельности. То бишь держала в своих маленьких и чутких руках счастье, понимание, психологический комфорт и – не побоимся этих слов – основы государственности, права и политики. И, видит Бог, очень крепко держала…

«А ещё говорят, будто на чужом хрену в рай не въедешь…» – повеселел Наливайко.

Матрона и князь