В Чечне, как рассказывали, его быстро зауважали все. И наши, и не наши. И очень сильно заболели головы у тех деятелей с обеих сторон, которые были готовы гнать по нефтепроводу человеческую кровь, лишь бы денежки капали. Вот этим деятелям, по крайней мере некоторым, он здорово перекрыл кислород… Но чего это ему стоило!
И чем могло ещё обернуться в дальнейшем…
Но сегодня был Новый год, и вот распахнулись двери подъезда, чтобы окунуть всю четвёрку в мороз и весёлую, праздничную толпу. Да, народу на улице хватало, градусов по Цельсию и по спирту – тоже. Кружился чудесный снежок, лица у всех были красные, весёлые и по большей части знакомые.
– Здравия желаю, товарищ подполковник! С праздником!
– Эй, ребята, привет! А мелкие где? Дрыхнут? Без задних ног? Наши тоже…
– Оксана Викторовна, попрошу вас не затягивать со справкой-меморандумом…
– Ура! Ура!
Олег дёрнул за шнурок, запалив фальшфейер, сугробы заискрились оранжевым, повалил светящийся дым.
Глеб не остался в долгу – вытащил ракетницу. Небо прорезала огненная полоса, и все вокруг заорали:
– Ура! С Новым годом!
Громкие голоса были полны надежды, лица, пусть и красные, сияли чисто российским неубиваемым оптимизмом, и Оксана вдруг почувствовала нечто подозрительно похожее на национальную гордость. Уж чего-чего только не видели наши люди – и Перестройку, и вселенское ограбление «шоковой терапии», и Карабах, и Приднестровье, и ГКЧП… А ничего их не берёт. Врезать бы по психике вот так, к примеру, американцам, точно бы повымерли, не спасли бы психотерапевты. А наши вон, орут, радуются жизни и помирать, похоже, совсем не собираются. А собираются добавлять, усугублять и наливать… Нет, с таким народом страна не пропадет, кривая выведет, как бы недруги её ни гнули, будет и на нашей улице праздник…
И Оксана с гордостью за своих соотечественников тоже закричала:
– Ура! С Новым годом, люди! С Новым счастьем!
Песцов. Шутовской колокольчик
«А вот хрен вам, пуля и петля. Не возьмёте, прорвёмся. Выбирались и не из такого дерьма…»
Песцов переставил на стол шкварчащую сковородку, отрезал хлеба, вооружился ложкой и… в дверь позвонили. Уверенно, по-хозяйски, три раза, в твердой убеждённости, что дверь сейчас не просто откроют – бегом побегут открывать.
– Чёрт, – опустил ложку Песцов, встал, на цыпочках, сбоку приблизился к смотровому глазку. – Вот чёрт.
На лестничной клетке стояла особа, по сравнению с которой приснопамятная Надежда Константиновна годилась на подиум. Распухший нос, похожий на гнилую картофелину, гнойные щёлочки глаз, черный то ли платок, то ли всё-таки капюшон. Для полноты образа недоставало только косы. А вот голос у мадам Смертный Грех оказался красивый, мелодичный, точь-в-точь как у Бьянки.
– Эй, Песцов, открывай, мне в удобства надо! Экстренно! Смотри, пожалеешь…
Ну что тут будешь делать – Песцов открыл.
– Здравствуй, дорогой. – Гостья вкатила сумку на колёсиках, проворно захлопнула дверь. – Ну иди давай, готовь вторую тарелку. Я мигом.