Игра нипочём

Краев, изображая интерес, для начала устроил себе экскурсию по залу. Карточные столы его не привлекли, он направился конкретно к рулетке. К тяжёлому, сделанному из ценных пород дерева, метровому в диаметре колесу счастья. Там его уже ждали: барышня без карманов на одежде, крупье, стерва с решительностью кобры – инспектор и сосредоточенный мэн со взглядом бультерьера – питбосс.

– На все, пожалуйста. Красные. – Краев обменял кеш-жетоны на «цвет»,[66] глубоко вздохнул и на мгновение прикрыл ресницы. – Спасибо.

Привычно, усилием воли, он перенес себя в прошлое. На двадцать лет назад, в Афган, в огромную, затерянную в глубине кяризов пещеру… Перед мысленным взором забил абсолютно реальный родник, губы ощутили звенящую прохладу, а в ушах, как шёпот далёких звезд, тихо прозвучало: «Персефона». И сейчас же мир для Краева изменился. Сбросил все покровы, вывернулся, обнаружил изнанку. Не осталось ни причин, ни следствий, ни времени, ни пространства. Всё тайное сделалось явным, тёмное – ясным, непознанное – понятным. Предметы стали видны как плотности вибраций, их связывали пульсирующие, светящиеся нити. Словно пелена упала с глаз, Краеву захотелось запеть, громко рассмеяться, выкинуть какую-нибудь глупость, сделать круг почёта на руках и счастливо заорать: «Люди, как славно всё, оказывается, устроено в этом мире!..» Он не стал, сдержался. Это по первости, когда ещё не понял что и как, помнится, орал и смеялся – а люди шарахались, как от полоумного. Какой, к бесу, мир, какие связи, какая пульсация вибраций… Краев вздохнул и посмотрел на шарик от рулетки, да не просто так, а в ближней перспективе.

– Делайте ваши ставки, господа, – между тем мяукнула крупье, подождала, пока Краев поставит на «чёт» – и пустила шарик по кругу.

Повертевшись, проехавшись по чьим-то нервам, шарик благополучно зарулил в карман номер десять. Стихло бешеное коловращение цифр, колесо счастья на время остановилось.

– Чётные выиграли, – объявила крупье, и палетта – маленькая изящная лакированная лопаточка – пододвинула Краеву его выигрыш. Не ахти что, всего-то размер ставки, но, как говорится, курочка по зёрнышку клюёт…

– Делайте ваши ставки, господа.

Краев, удвоив ставку, поставил на «нечет», и шарик пустился по кругу, чтобы угомонился в кармане номер семь.

– Выиграл «нечет»…

Маленькая аккуратненькая лакированная лопаточка снова пододвинула Краеву его долю. На сей раз – не такую уж и малую.

К столу стал подтягиваться народ. Всем хотелось ухватить за хвост синюю птицу удачи. А отчего бы не ухватить, если у крупье непруха пошла?

– Делайте ваши ставки, господа…

Крупье мастерски сделала реверс[67] и запустила второй, с другим спином шарик.[68] Краев дурацки улыбнулся, посмотрел на крупье и поставил, сколько позволяли правила,[69] на один номер, на цифру двадцать три.

– Ставки сделаны, господа…

Шарик пробарабанил по рёбрам колеса, описал три круга и нырнул в карман. В карман, можете себе представить, под номером двадцать три.

Зрители ахнули.

– Выиграл двадцать третий…

Крупье отметила специальным маркером выигравший номер и взялась за палетту. На этот раз выплата превысила ставку аж в тридцать пять раз. Дело ясное – недоумкам везёт…

Краев увлекаться не стал. Говорят, если переусердствовать, используя свой дар для личного обогащения, это может очень даже здорово выйти боком… Быстренько поменяв «цвет» на кеш-жетоны, он нагрузил ими поднос и направился в кассу. Получил заработанное непосильным трудом – и немедля вышел наружу. Сразу взял такси, но буквально через два светофора щедро расплатился, сошёл и двинулся дальше знакомыми с детства дворами. Получить деньги – полдела. Едва ли не самое трудное – до дому их донести целыми и сохранными. В России живём…

Стоял тёплый апрельский вечер, природа явственно просыпалась, из-под колёс летела оттаявшая грязь. Краев вспомнил, как много-много лет назад в такие же дни они с отцом ходили сушить после зимы гараж и он, дошкольник, вооружившись старым зубилом, увлечённо «проводил» лужи, помогая мутным ручейкам добраться до ближайшего люка…

Иногда ему смертельно хотелось туда, в чёрно-белые кадры домашнего кино, которое он так до сих пор и не собрался оцифровать. В квадраты чуточку пыльного солнца на старом паркете, к разбросанным кубикам и нитяным чулкам, вечно продранным на коленках… Как же там было тепло…

В соседнем доме приветливо светились огоньки над входом в полуподвальный круглосуточный магазин, и Краев не преминул туда заглянуть.

– Прости, Суреныч, ну не было у них армянского, ни на прилавке, ни под прилавком…

Помимо репатриированного Франклина, дома он презентовал Рубену коньяк, а Тамаре – вафельный торт размером с автобусное колесо.

Толкнул дверь в свою комнату…

И тут-то его застала внезапная трель мобильника. Звонил, не к ночи будь помянут, Панафидин.

Который, между нами, девочками, говоря, краевским номером так и не поинтересовался – как и автографами.

– Добрый вечер, Олег Петрович. Ну как, надумали что-нибудь определённое?

Краев поморщился, как от зубной боли, и ответил: