Игра кавалеров

То, что О'Лайам-Роу знал об единственном брате Мишеля, обещало многое. Шотландец по происхождению, холостой и предприимчивый, Брайс, как и Мишель, получил воспитание во Франции и, подобно ему, не исповедовал никакой особой философии, проявляя свои таланты и пристрастия на той почве, какая им наиболее подходила.

Брайс обладал удивительной, Богом данной способностью к языкам. Он мог имитировать все, что угодно, запоминая диалект, как музыку, идиому, словно мелодию. Он познакомился с Эдвардом Сеймуром, герцогом Сомерсетом, когда будущий протектор Англии стоял с английской армией на северном побережье Франции. И когда Сомерсет вернулся в Лондон, чтобы управлять страной в первые годы царствования мальчика-короля Эдуарда, Брайс Хариссон поехал вместе с ним в качестве переводчика полноправного, хотя и самого молодого из секретарей Сомерсета.

Теперь власть Сомерсета пошатнулась и он уступил управление страной графу Уорвику. Так что у Хариссона появился досуг, немного денег, дом неподалеку от дворца Сомерсета и время, чтобы ввести принца Барроу, как тот надеялся, в избранные круги лондонского света.

Итак, когда распахнулась дверь и вошел Брайс Хариссон, с рекомендательным письмом от своего брата в руке, О'Лайам-Роу, улыбаясь, поднялся ему навстречу, и ирландца заботила единственная мысль — пожать ли руку Брайсу или расцеловать в обе щеки, что обычно проделывал Мишель при знакомстве. Хозяин остановился в дверном проеме — маленький, темноволосый, худощавый, с тонкими ногами, обтянутыми черным, в черном же камзоле с высоким гофрированным воротником, доходящим до ушей, довольно оттопыренных и потому прикрытых седыми волосами, гладкими и густыми.

— Принц Барроу, насколько я понимаю? — спросил Брайс Хариссон тоном несколько удивленным и явно скучающим. — Боюсь, мой брат переоценивает количество свободного времени, которым я располагаю при таком суетливом дворе, как наш. У меня назначена встреча на самое ближайшее время. Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Очевидно, что-то рассердило его. О'Лайам-Роу видел Мишеля, когда его планы срывались. Тот тоже тогда заливался ярким румянцем, но не стеснялся в проявлении чувств. Принц заметил миролюбиво:

— У меня нет причины набиваться к вам именно сейчас. Я приеду в другое время, и мы сможем скоротать вечерок за приятной беседой. На этой улице есть таверна, где можно будет поужинать вдвоем.

Дверь оставалась открытой, но Брайс не закрыл ее и не входил в комнату. К выражению скуки добавилось нетерпение, но даже это не подготовило О'Лайам-Роу к дальнейшему повороту событий.

Брайс Хариссон заявил:

— Если вы разъясните моему управляющему, какой товар можете предложить, он пришлет вам домой ответ. Боюсь, мне не удастся представить вас герцогу. Ему не нравятся ирландские кожи, а ваши сыры он находит чересчур резкими. Роберте!

Последовала пауза. Затем, расслышав шаги управляющего, О'Лайам-Роу заговорил, растягивая гласные:

— Похоже, шотландская природа взыграла: в каждом новом знакомце ищете выгоду, как сказала русалка рыбаку, что ловил селедку. Я пришел сюда как друг, передать весточку от вашего брата, только и всего.

Рядом с Хариссоном появился управляющий. Хозяин не отослал его. Карие глаза под короткими, кустистыми, высоко вздернутыми бровями смотрели не мигая. Он добавил:

— У меня к тому же нет денег, чтобы одолжить вам. Извините. Я тороплюсь на встречу. Роберте!

Управляющий щелкнул пальцами. Тотчас же принесли шпагу, плащ и перчатки. Хариссон был уже обут, и плоская шляпа с пером покрывала его гладко причесанную голову. Одевшись, он отступил, чтобы О'Лайам-Роу мог пройти.

— Роберте, я сам возьму ларец из кабинета. Жаль, что пришлось разочаровать вас, принц. Мы с братом расстались довольно давно, и он уже истощил мое терпение, посылая просителей одного за другим. Надеюсь, ваше пребывание в Лондоне принесет вам пользу.

— Храни вас Бог: я извлекаю всю возможную пользу из приобретаемого опыта, — сказал О'Лайам-Роу. — Этот хвастливый верзила Мишель оторвал бы мне голову, не воспользуйся я гостеприимством его маленького ушлого братца, который так здорово шпарит на всех чужих языках. Но, черт побери, я бы сказал, что родным языком вы пользуетесь довольно странным образом. Так, припоминаю я, верещала бывшая уличная девка в Галуэс, защищая свое целомудрие.

Открыв кошелек, О'Лайам-Роу достал экю и вложил монетку в холеную руку Брайса Хариссона.

— Выпей за мое здоровье четверть пинты по дороге на свою встречу, — сказал он. — Наши кожи воняют, а сыры недодержаны, но любящие сердца надежны и сияют золотом, как лютики на болоте, ты же выглядишь унылым и одиноким, малыш.

Только подойдя к конюшне, О'Лайам-Роу обнаружил, как крепко стиснуты его кулаки, и понял, что был готов и к телесной расправе.

Пайдар Доули ждал его. Когда принц вошел в удобную, с теплым запахом навоза конюшню, фирболг вцепился своей жилистой рукой в измятый атласный рукав и, что-то хрипло прошептав, оттащил хозяина в сторону. О'Лайам-Роу, намеревавшийся покинуть владения Брайса Хариссона прежде, чем тот выйдет во двор, грубо обругал Пайдара по-гэльски.