Игнач крест

Теперь она уже много лет жила на севере, сначала в вотчине своего мужа Переяславле-Залесском, а потом в Новгороде. Хотя княгиня с княжеского подворья видела город все больше издали, да и то только в ясную погоду, когда солнечные лучи золотили свинцовые купола Святой Софии, но и это доставляло ей несказанную радость. А раскинувшийся на другом берегу прямо супротив Городища Юрьев монастырь с его крепостными стенами, надвратной башней и строгими очертаниями трехглавого Георгиевского собора разве не благодать? Тишина и спокойствие воцарялись в душе Федосьи, когда она смотрела в безветренный день на монастырь, который плыл, слегка покачиваясь над синью водяной глади Волхова, отражаясь в ней. Ведь там был похоронен ее старший сын Федор, смерть которого она оплакивала по сей день. Она как завороженная глядела из окна своей светелки на эту красоту, а руки ее сами собой покрывали тонким узором из серебряных и золотых нитей, украшали крупными, мелкими и совсем крошечными жемчужинками предназначенное епископу новгородскому Спиридону облачение, к вящему неудовольствию своего мужа, не желавшего признавать владычную мудрость. По великим праздникам она отправлялась к владыке в Святую Софию, где в приделе Рождества Богородицы был погребен ее дед князь Мстислав Ростиславич Храбрый, и весь люд новгородский почтительно расступался перед ней, пропуская к гробнице.

Много часов проводила она и в Нередицком монастыре, предпочитая молиться там, а не в огромной церкви Благовещения на Городище. До Нередицы было рукой подать, только перейти по деревянному мостику через Спасский ручей да подняться на холм, и ты уже оказывался в небольшом и уютном храме Спаса, где смотрели на тебя со всех сторон прекрасные лики святых и великомучениц — и со сводов, и со стен, и из-под купола. Здесь она замаливала свои никому неведомые грехи и грехи своего своенравного мужа. Никто никогда не осмеливался передать ей сплетни, ходившие о нем в Новгороде, но ее чуткая душа и не нуждалась в подсказках. А теперь ей совсем было не до того, теперь она молилась за упокой души убиенного сына своего — князя Тверского, князей Владимирского, Рязанского и других и всех погибших. Просила она Господа и о спасении Новгорода, чтобы не дал он погибнуть ему от рук злого ворога.

Федосья никогда не вмешивалась в княжеские дела своего мужа, шла ли речь о Новгороде или о его вотчине Переяславле-Залесском, но теперь время пришло! Она не могла остаться в стороне перед лицом такой страшной опасности, когда от войска иноплеменников поганых их отделяет всего сто верст, а может, и того меньше.

Федосья без стука отворила дверь в горницу, где уже несколько дней Ярослав спал и ел, не показываясь никому на глаза. Князь был не один. Он склонил голову в княжеской шапке, отороченной мехом, и внимательно слушал, что ему тихо докладывал боярский сын Федор Ярунович, подобострастно склонившийся перед ним, щеголяя своими зелеными сафьяновыми сапожками, шитыми золотыми нитями. Ярослав в ярости обернулся, готовый запустить в смельчака, вошедшего без спросу, тяжелым серебряным кубком, стоявшим перед ним, но, увидев жену, только крепче сжал рукоять палки в виде длинноклювой птицы с круглыми глазами, с которой никогда не расставался. Поговаривали, будто это потому, что навершие больно похоже на самого князя. Давно не чесанная борода Ярослава была всклокочена, он сильно исхудал, и его большой крючковатый нос стал и впрямь свисать, как птичий клюв, темные глаза с яркими белками метались под нависшими бровями, как загнанные на снегу волки. Известие о гибели сына и брата Юрия согнуло князя. Горе и страх мешали выпрямиться и вздохнуть полной грудью, но мысли были холодны и расчетливы, хотя ярость и душила его.

— Вот, явилась! — гаркнул он. — Кто тебя звал? Все подглядываешь, все вынюхиваешь!..

Эта брань, эти комья грязи, которые Ярослав обрушил на княгиню, не задевали ее, как будто перед ним была не человеческая плоть, а чистые струи дождя, освежающие все вокруг. Взгляд ее оставался ясным и незамутненным. Отпрянувший было Федор отвесил княгине поясной поклон. Глаза Федосьи были обращены только на него.

— Вот, боярин, — протянула она Федору тяжелую шкатулку, которую держала в руках, — возьми и передай ее посаднику Михалкову. Здесь все мои украшения. Я дарую их на оборону города от лютого ворога. А тебе, князь, достало отсиживаться по хоромам, пора встать во главе войска, — неожиданно обернулась она к Ярославу. Только теперь Федосья в упор посмотрела на мужа.

Глаза Ярослава округлились, брови изогнулись дугой от удивления, но взгляд его смягчился:

— Что ты понимаешь в этих делах, добрая душа? Иди.