Ифтах и его дочь

— Пойми же, Ифтах, сын мой, — продолжал тем временем Авиам, — даже недолгий союз с Аммоном не сулит нам ничего хорошего. Они остались народом степей и пустынь. А нас Господь собрал вместе, чтобы мы поселились в этой благодатной стране. Мы не принадлежим сыновьям пустыни, наши братья — на другом берегу Иордана. Ты должен это понять, главнокомандующий Господа! Возьми себя в руки! Будь сыном своего отца и не пытайся ухватиться за юбку матери!..

Ифтах вдруг вспомнил, какие чувства он испытал на вершине горы Хермон. Внутренним взором он увидел громадную неделимую страну Израиль, простирающуюся по обоим берегам Иордана. И тут же лукавые, но разумные слова царя Нахаша пронеслись в его голове — «Разве мы все — не евреи?». Обуреваемый столь противоречивыми мыслями, он предпочел рассердиться на священника. Авиам, вероятно, снова хотел взять над ним верх.

— Мне думалось, что я спас вас от страшной беды, но оказалось, что я предал вас, — сказал он с мрачной усмешкой.

Он окончательно дал волю своему гневу.

— Что, собственно, случилось, священник? — горячился он. — Вы сами пришли ко мне и скулили: «Мы окружены огромным войском врага, приди к нам на помощь!» Я сжалился над вами, обещал прогнать врага. И сделал это. Я сделал даже больше, чем обещал — вернул два города из трех, которые вы не сумели удержать, потому что стали вялыми от жира и корыстолюбия… И где же ваша благодарность?

Его четырехугольная борода почти касалась лица священника, в глазах сверкали зеленые, злые огоньки, и он хрипло сказал:

— Вы срубили святое дерево под Маханаимом. Оно было дорого мне и Ктуре, и отец Гилеад вместе с матерью нередко сидели под сенью его ветвей. А ведь мой отец был судьей в Израиле… И вот пришел благочестивый дурак Шамгар и заявил: «Господь не живет на деревьях». Послал своих людей, и они срубили наше любимое дерево, пока я сидел здесь, в Мицпе, чтобы защитить вас, а ты, Авиам, допустил, чтобы опозорили меня и оскорбили мою жену.

Авиам догадался, что ярость Ифтаха — маска, под которой скрывается растерянность. Он был уверен, что здесь что-то нечисто, но Ифтах не знает, как ему все объяснить.

— Ты сердишься не из-за дерева, — сказал Авиам. — Тебя бесит, что моя проницательность позволяет мне знать, что происходило в твоем сердце, когда ты говорил с аммонитом. Меж вами был нехороший разговор, ты вел себя не по чину главнокомандующего Гилеада. Неведомо мне, что выиграл ты, беседуя с врагом на развалинах Элеали. Но царь этот, боюсь, не отступил бы, если бы в перспективе ему не посулили ничего, кроме года перемирия. Верю, что ты ратовал о благе Гилеада, однако, какой смысл в пользе на пять минут?.. Знаешь, я всерьез опасаюсь, что ты поступился заповедями Властелина нашего Господа.

— Хватит предостережений! — грубо оборвал его Ифтах. — Я не мальчик! Приказывать в шатре Господа — твое дело, а в военном лагере я волен вести себя так, как считаю нужным. Я выполнил обещание, а вы пристаете ко мне со своими придирками, оскорбляете меня в моем же Маханаиме. Настаиваю, чтобы вы со мной рассчитались… Хорошо, что я не поверил вашим словам, и здесь все записано!

Авиам вдруг как-то сразу постарел.

— Твое требование будет удовлетворено, — сказал он. — Ты сядешь в кресло Гилеада. Но было бы лучше и для тебя и для нас, чтобы ты подождал благословения Господа.

Новый приступ гнева охватил Ифтаха. Снова своей болтовней старик пытается удержать его.

— Господь благословил меня, — высокомерно ответил Ифтах. — Это — мой Бог, он живет в моей груди. Все, чего хочу я — Его желание.

Авиам воспринял его слова, как откровенную дерзость.

— Оказавшись в судейском кресле, ты поймешь, что ошибался, — произнес он. И заключил: «Я обещал и отдам тебе жезл. Но знай, ты добился этого своей хитростью. А потому не собираюсь освящать твою должность. Я спрысну тебя священным маслом только тогда, когда Господь мне это поручит. Не раньше…»

VIII

Ифтаху хотелось превратить свое новое назначение в настоящий праздник. Он отправил гонцов в Башан и в страну Тоб с приглашениями приехать в Мицпе. Он пригласил всех: Ктуру, Яалу, Кассию, Пара. Не забыл и старого Толу, который жил теперь в Маханаиме.

Радостное чувство охватывало его в предвкушении мига, когда Ктура победительницей посмотрит в глаза своему униженному врагу. Это, пожалуй, тешило его самолюбие не меньше, чем назначение на должность судьи.

Сгорая от нетерпения, он сам поскакал навстречу дорогим гостям.

А вот и они… Впереди — жена и дочь. Завидев их издали, он понял, как они ему дороги. Как же он мог так долго жить без них?

Он повез гостей в лагерь и велел сообщить Зилпе и Шамгару, что хочет вступить во владение своим домом. Вскоре они въехали в город. Спустились к дому Гилеада. Постучали в большие ворота, которые вели во двор. Им открыл старый слуга.

Двор казался огромным и пустым. Братья, их жены и дети спрятались где-то в глубине дома.