Иезуитский крест Великого Петра

Капитан в отставке Петр Калачов бывал с государем Петром I во многих баталиях, ездил с ним и в Голландию. ДеЛа привели его в ноябрьские дни 1740 в Петербург. Старый солдат встретился 16 ноября на квартире со своим двоюродным племянником, солдатом Преображенского полка Василием Кудаевым и старым знакомым Василием Егуповым.

Как водится, выпили. Закусили.

Налили по второй.

— Ну, племяш, что у вас в полку вестей? — спросил Калачов. — У вас ли князь Трубецкой и Альбрехт? Помнится, сказывал ты мне, Альбрехта Бирон жаловал, а Трубецкой поручика Аргамакова бил тростью по щекам.

— Все по-прежнему, — отвечал тот.

— В тайной канцелярии никого нет вновь? — поинтересовался капитан.

— Не слыхал, — с неохотой отвечал племянник.

— Да-а, — протянул Калачов, — ведь Ханыков и прочие были в тайной канцелярии под караулом не государыне цесаревне Елизавет Петровне в наследстве, а в регентове деле. (Во время кончины Анны Иоанновны бывший в карауле в Летнем дворце поручик Преображенского полка Петр Ханыков, узнав, что правителем назначен Бирон, сказал в сердцах: «Для чего так министры сделали, что управление империи мимо его Императорского Величества (Иоанна III) родителей поручили его высочеству герцогу Курляндскому?» Поручик того же полка Аргамаков говорил с плачем: «До чего мы дожили и какая нам жизнь! Лучше бы сам заколол себя, что мы допускаем до чего, и хотя бы жилы из меня стали тянуть, я говорить то не престану!» О словах их донесли по начальству. Ханыкова и Аргамакова пытали на дыбе).

— Все мы можем ведать, и сердце повествует, что государыня цесаревна в согласии Его Императорского Величества любезнейшей матери, Ея Императорскому Высочеству великой княгине Анне всея России и с любезнейшим Его Императорского Величества отцом, его высочеством герцогом и со всем генералитетом.

— Где тебе ведать, эдакому молокососу? — взорвался Калачов. — Пропала наша Россия! Чего ради государыня цесаревна нас всех не развяжет? Все об этом гребтят. Не знаю, как видеть государыню цесаревну, я бы обо всем ее высочеству донес, да не знаю как. Не знаешь ли ты, как дойти?

Племянник пожал плечами и пожалел, что прежде, едва зачался разговор о регенте, сказывал гостям, что «весь Преображенский полк желал быть наследницею государыне цесаревне, а его рота вся желала ж, и он, Кудаев, в том на смерть готов подписаться».

— Стану государыне цесаревне говорить: что вы изволите делать? Чего ради российский престол не приняла? — продолжал Калачов. — Вся наша Россия разорилась, что со стороны владеют. Прикажи идти в Сенат и говорить, как наследство сделано, и чего ради государыня цесаревна оставлена, и чья она дочь? И ежели прикажет, прямо побегу в Сенат и оные речи говорить.

— Хорошо, как допущен будешь до ее высочества, — вступил в разговор Егупов, — а когда того не сделается, куда ты годишься? Знатно ее высочество сама желания о том не имеет.

— Ты слышь, слышь, — постучал пальцем по столу Калачов. — Не знаем мы, откуль владеет нашим государством, — он поднял палец над вихрами, — и чья она дочь, Его Императорского Величества Иоанна III любезнейшая матерь, великая княгиня Анна? Родитель-то ее, герцог Мекленбургский, пло-охо жил с матерью ее Екатериною Иоанновною. И ведомо Богу одному, от кого она — Анна Леопольдовна, рождена… Да-а… Не любил ее герцог, не любил. И еще, мне бояться нечего, я свое прожил, а только скажи ты мне, крещен или нет Его Императорское Величество? А? — Он чмокнул языком. — О том мы неизвестны. Так надобно сделать, чтоб всяк видел, принести в церковь соборную Петра и Павла да крестить. Так бы всяк ведал, а то делают, и Бог знает!

Кудаев донес на старика в ту же ночь, едва гости уснули.

Калачова сослали навечно в Камчатку, Егупова — в сибирский город Кузнецк, а Кудаева за донос произвела Анна Леопольдовна в сержанты и наградила пятьюдесятью рублями.

И, зная об этом, французские политики делали свои выводы.

В архиве министерства иностранных дел Франции хранится депеша одного из секретных агентов, делавшего большую политику при петербургском дворе, от марта 1741 года.