Йерве из Асседо

Я посмотрела в зеркало над умывальником. Все пальцы у меня были в крови, а по левому виску, от линии волос до уха, пролегла царапина. Я оторвала кусок туалетной бумаги и прижала к голове. Я как будто выпрыгнула из собственного тела и наблюдала за всем этим бредом с высоты потолка.

На потолке горела безжалостная неоновая лампа, и многочисленные трещины на белой краске причудливо складывались в контуры повозки, запряженной двумя лошадьми, в вечном движении стремящимися в никуда.

“Спи сладким сном, не помни о прошлом. Дом, где жила ты, пуст и заброшен”, – искаженно и скрипуче раздавалось из наушников.

Дюк и соратник его, Фриденсрайх фон Таузендвассер, из последних сил хлестали лошадей. Полная луна заволоклась тучами, и непроглядная тьма опустилась на благословенный край Асседо.

– Делай что хочешь, – сказала я Аннабелле. – Можешь самоубиваться. Но я иду звать мадрихов.

Повернула ключ и открыла дверь ванной.

Глава 16 Черный ящик

Я потащилась вверх по холму, прижимая клочок туалетной бумаги к кровоточащей царапине и плохо представляя себе, где искать вожатых в шесть часов вечера среды – время, когда мы обычно были предоставлены самим себе.

Сумерки окутали Деревню. Стало пасмурно и пусто. Все будто вымерло, сочные цвета поблекли, и вдруг стало ясно, что слишком быстро наступила осень, которая столь же быстро сменится зимой.

Внезапно подул сильный ветер, и стена дождя обрушилась мне на голову. В Иерусалиме дождь всегда приходит внезапно, как и сумерки. И резко холодает.

Я быстро забежала в пустующее здание, где собирались директора и начальники всего в Деревне. Из щели под одной незахлопнутой дверью лился свет, и изнутри были слышны голоса. Наверное, там проходило совещание или педсовет.

В нашей группе давно ходили страшные слухи о том, что воспитательская команда где-то заседает раз в неделю по средам с таинственным и ужасным психологом, которого никто никогда не видел. Говорили, что на этих заседаниях обсуждают всех нас, перемывая косточки и решая наши дальнейшие судьбы. Говорили, что если твое имя всплывет на этих совещаниях, то самое время садиться на чемоданы и отправляться к кошмарному Антону Заславскому в главный штаб программы “НОА”.

Но я не верила этим сплетням, потому что полагала, что у воспитателей в свободное от нас время есть дела поважнее, кроме как сплетничать о детях. К тому же, в отличие от остальных, я была лично знакома с Антоном Заславским, а он не только не был кошмарным, а совсем даже наоборот – чудесным человеком и бардом.

Честно говоря, я не знаю, почему я так поступила, но Судный день давно прошел, и было поздно просить прощения. Быть может, меня оправдывает то, что я, как говорил Виталий, объясняя нам про подростковые конфликты, находилась в состоянии аффекта.

Аннабелла совершенно сбила меня с толку, и, несмотря на отчетливое намерение обо всем рассказать вожатым, я решила, что ничего страшного не произойдет, если я расскажу им об этом через две минуты, через пять или через полчаса.

Короче говоря, я очень тихо подошла к той полуоткрытой двери, из-за которой доносились знакомые голоса, и, спрятавшись в стенном проеме, прислушалась к разговору.

Иногда я думаю, лучше бы никогда в жизни его не слышала, а иногда – какое счастье, что услышала.

В кабинете в самом деле был психолог. И они в самом деле нас обсуждали. И не только нас.

Присутствие психолога я вычислила по фразе Фридочки:

– Я, конечно, никакой не психолог, – с некоторой обидой говорила она, – но даже мне понятно, что там не все понятно.

– Я согласен с Фридой, – поддакнул Тенгиз. – Хоть я тоже не психолог.

– Вы их знаете намного лучше любого психолога, – сказала какая-то женщина, чей голос тоже показался мне знакомым, но я не сразу догадалась откуда. – Ваши суждения по определению не могут быть ошибочными. Что вас так беспокоит?

– Можно я скажу? – вмешалась Милена, которая вообще непонятно что делала в Деревне на каникулах. – Она блестящая ученица и все схватывает на лету без усилий. У нее богатейшая эрудиция и высочайший интеллект, но она так занята своей внешностью, что это не позволяет ей сосредочиться на занятиях, и ее оценки ползут вниз. Кроме того, ее отношения с Артемом кажутся мне разрушительными. Это опасно.

– Для кого опасно? – спросила незнакомая женщина. – Для мальчиков?

– Для нее самой в первую очередь, – мрачно сказал Тенгиз незнакомым голосом.

– Как ты себе это представляешь? – спросила незнакомая женщина знакомым голосом. – Какой образ возникает в твоей голове?

– Да никак не представляю. Ее могут использовать. Она на все готова ради мужского внимания. Она себя как будто наказывает. И что-то скрывает, хоть и идет на формальный контакт. Мне страшно за эту девочку. У меня нет никаких подтверждений. Интуиция это.

– У тебя прекрасная интуиция, Тенгиз, которая никогда еще тебя не подводила, и к ней стоит прислушаться. Что у нее в анамнезе?

– Мы не психологи, – буркнула Фридочка. – Говори человеческим языком, Машенька.