Иероглифы Сихотэ-Алиня

Брезжил рассвет. Редкие, перекрученные ветрами деревья, низкая, выжженная солнцем трава, выпирающие из сопки острые каменные отроги были усеяны каплями и подтеками холодной росы — приближалось утро. Потянул ветерок. Тело стала бить дрожь — промокшая одежда не грела. Старшина очнулся, полежал немного без движения, потом упрямо стиснул зубы, поднялся и прислонился спиной к утесу.

— Надолго застряли? — спросил он.

— Не знаю, — серьезно сказал Саша. — Нужно отогреться, отдохнуть. Простудимся.

— До поста недалеко. Дойдем.

— Это правильно: дойдем. Да ведь нам еще работать нужно.

Пряхин внимательно посмотрел на строгого Губкина, словно увидел его впервые. Нет, это был уже не мальчик — слегка восторженный и милый. Перед ним стоял усталый, в разодранной и перепачканной форме, увешанный оружием и связистским имуществом, спокойный и требовательный солдат. Пряхин подивился такой заметной перемене и заглянул Саше в глаза. В их уверенной сосредоточенности он увидел что-то очень твердое, смелое и в то же время открытое, то самое, что увидел на рыбалке Аркадий. Старшина внутренне насторожился и хмуро сказал:

— Смотри-ка, командир какой…

Но возражать не стал.

Далеко, на вершинах главного хребта, светло-фиолетовыми, почти голубыми пятнами проступали снега. Они оттеняли глубокую и, казалось, бездонную темень, лежавшую на склонах. Все вокруг было величаво и спокойно. Справа еще чадил затихающий пожар, слева, на фоне начинающего зеленеть неба, вырисовывалась вершина сопки, на которой остановились связисты. Пряхин вдохнул чистый горный воздух, принесенный порывом предутреннего ветра, и опять посмотрел на отроги главного хребта.

К костру вернулся Губкин с охапкой дров, с тревогой взглянул на Пряхина. Маленькие серые глаза старшины были широко открыты и, не мигая, смотрели вдаль. Жесткое, обветренное лицо тронула растерянная и в то же время восторженная улыбка. Губкин еще никогда не видел своего командира таким. Саша обернулся и несколько мгновений блуждал взглядом по кромке светящихся снегов и вдруг, тихонько охнув, подался вперед. На его перепачканном копотью лице застыла та же удивленная и восторженная улыбка, что и на лице Пряхина.

Вася Лазарев услышал, как охнул Губкин, тоже посмотрел в сторону хребта и через секунду торжествующе крикнул:

— Иероглифы Сихотэ-Алиня!

Губкин обнял его, прижал к себе.

— Молчи…

Не отрываясь, смотрели они на склоны главного хребта. Там, в густой и, казалось, бездонной темноте, призрачным зеленоватым светом светился огромный иероглиф, точно такой, какой рисовал Николай Иванович, — похожий на букву «А», только с двумя перекладинками. Местами его очертания прерывались, местами зеленоватый свет был особенно ярок, будто там упали предутренние звезды или светились светлячки. Но общее очертание было точным. На склонах главного хребта Сихотэ-Алиня лучился древний бохайский иероглиф. В этом не было никакого сомнения.

— Надо дяде Коле сказать! Значит, все правда! Значит, легенда верная!

— Ну что ж, командир, — почти весело сказал Пряхин. — Принимай решение.

— Надо идти, товарищ старшина. Если вы, конечно, сможете, — улыбнулся Губкин. — Хоть иероглиф теперь от нас не убежит, а все-таки не терпится.

Они начали торопливо собираться в путь.

— Интересно, а почему он светящийся? — задумчиво спросил Губкин. — Ведь Лазарев говорил, что он выписан деревьями…

— Дядя Коля объяснит, — уверенно сказал Вася. — Пойдемте скорее на пост. Он все расскажет.

24. ЖИЗНЬ ИДЕТ ДАЛЬШЕ

Когда Пряхин и солдаты пришли на пост, на нижней вырубке, задрав хвост и устало опустив лопасти винта, стоял вертолет. Несколько связистов выгружали из него имущество. Вася покосился на не виданную им машину, но не выдержал и закричал:

— Дядя Коля! Нашли! Иероглиф нашли!

Осунувшийся, с небритой клочковатой щетиной на впалых щеках, Николай Иванович слегка побледнел, потом его скуластое лицо покрыл румянец.

— Этим не шутят, — сказал он предостерегающе.

— Да честное слово, нашли!

— Верно, верно, — подтвердил Пряхин.

Захлебываясь, Вася рассказал, как было дело, и показал, где они увидели необычное свечение.

— Но почему, почему он светился?

— Не знаю… — несколько растерялся обрадованный Лазарев. — Не знаю… Впрочем… Ну да… Как же это я раньше не подумал! Ведь понимаете, товарищи, иероглиф, по преданию, высаживали много веков назад. Что ж удивительного, если обозначавшие его деревья успели к нашим дням умереть, свалиться на землю, а на их месте выросли молодые. Но умершие деревья лежали на склоне каменистой горы и медленно гнили, тлели. Понимаете, гнили? А кто из вас не видел ночью светящихся гнилушек? Когда над ними стоял лес, заметить свечение издалека было невозможно. А когда лес был либо свален порывами ветра, либо просто очищен от листьев и стал как бы прозрачным, заметить свечение было уже нетрудно. Нужно только уметь наблюдать.

— Здорово! — улыбнулся Пряхин. — Значит, легенда не подвела.