Иероглиф

Что-что, а девок своих деды описывали смачно, во вcех подробностях (титьки у них, мил человек, во-о-о, задницы — во-о, кожа — кровь с молоком, глаза коровьи, ноги, как бутылочки, ну а то, что между ними, паря, никакими словами не опишешь, это все равно, что похмельному человеку про чарку с самогонкой рассказывать, пока не попробуешь, не узнаешь, а уж как попробуешь, то и слезать не захочешь), смакуя, щурясь с хитринкой, наблюдая за реакцией Максима, пересыпая описания щедрыми россыпями матерных выражений, которые добавляли неповторимые краски в это соблазнительное полотно деревенской жизни.

Максим, наконец, догадался для чего сидят эти дедки все дни напролет, сторожа у закрытого шлагбаума. Они были старыми, опытными рекрутерами, вербующими теперь уже редких беженцев осесть у них в деревне, чтобы прибавилось рабочих рук на полях, влилась свежая кровь в жилы умирающего села, чтобы забегали снова дети по грязным улицам — надежда на дальнейшее возрождение и если не процветание, то хоть какое-то терпимое существование, жизнь.

Максим покачал головой:

— Извините, деды, но у меня свои дела. Может быть как-нибудь потом, ближе к посевной…

Деды снова закивали головами — конечно, конечно, мил человек, дела у всех свои, настаивать не смеем, а ежели надумаешь, то к посевной в самый раз будет, на посевную молодые руки ох как нужны, да и погода у нас весной не то что сейчас — солнышко греет, земля теплая, мягкая, в ручьях рыбы видимо-невидимо, в лесах ягоды, в землице копаться одно удовольствие, воздух свежий так кровь по жилам гонит, что и после рабочего дня силы есть на девку взобраться, я девки у нас, паря, тут — во, здесь — во, ласковые, как телята, как поцелуют, как песню затянут… Да, паря, это ты хорошо решил, сейчас что холода на носу, а дом-то поправить надо, дров наготовить, печку переложить, хотя, паря, это и не обязательно-девки у нас сами, словно печки, можешь даже троих взять — две по бокам, а третья сверху, вместо одеяла, мы на это не в обиде, девке что главное? чтоб любил ее мужик, тем более, здесь и стараться нечего, девки у нас, паря, кипяток, заводные, чуть тронь в том самом месте дальше все сами сделают, только лежи, в потолок смотри, да титьки щупай…

— Говорят, дедушки, — прервал любвеобильных знатоков девичьих прелестей Максим, — где-то тут недалеко от вас теплицы какие-то сохранились с прошлых времен.

Дедки замолчали. Вопрос Максима им явно не понравился, но учитывая то, какой хороший разговор у них завязался после чарки, рыжебородый ответил:

— Есть, мил человек, недалеча отсюда оранжереи. Да только туда ездить не советуем — аггелы там живут, как есть аггелы. Еще с хороших времен там поселились. Зданий, как в городе, понастроили, начальство им из города часто ездило. Вот по этой дороге и ездило, иначе кто бы тут такую дорогу проложил глушь ведь тут у нас. А когда заваруха-то началась, то иx даже и не бомбили. Нас бомбили, соседей бомбили, даже лес пустой бомбили, а их не трогали. Мы в ту cторону до сих пор не ходим — страшно. Зачем тебе туда? Давай сейчас к нам, у нас самогон, картошечка, а девки, паря, во!

— Цветы мне, дедушка, нужны. Женщине хочу подaрить.

— Цветы говоришь, — задумчиво сказал опрятный, — полюбовнице, значит. Поздно ты, батенька, спохватился. Это все равно, что видами на яровые сейчас интересоваться. Насчет цветов в оранжереях не знаю, но есть место и поближе. Плохое место, нехорошее, но не в тех проклятущих оранжереях. Ты как дальше поедешь, так внимательно по правую руку смотри — проселок будет. Хоть и говорят — не ищи проселочной от столбовой, а только ты туда поверни. Там, за лесом поле и увидишь. Растет там что-то наподобие цветов, только какие сейчас цветы, нежить, наверное, одна. Ты поосторожнее с ними будь.

Максим горячо поблагодарил дедов, пожал им руки, обещал обязательно весной приехать, может быть и с полюбовницей, полюбовница ведь что — не жена, да и городские они, широких взглядов придерживаются, поэтому она девкам не помеха, а девки у нас — во, как кипяток, мягкие, гладкие, чуть тронь — сразу возгораются, только дом от пожара береги, а уж как начнут титьками ласкать… Деды подняли шлагбаум и еще долго махали ему вслед.

Все было так, как объяснил опрятный дед. Максим проехал два километра, внимательно разглядывая правую обочину, но там все тянулись нагромождения железного мусора, глубокие рвы с жидкой грязью, издали обманчиво похожие на хорошо укатанную дорогу, и никаких следов, никакого намека на проселок, который бы вел через уже непаханую коричневую целину к сплошному редуту соснового леса.