Идущие в ночи

Он видел, как засверкали темные глаза, как детские перепачканные кулаки крепче стиснули оружие. Испытал при этом тепло, получив его из преданных детских глаз.

– Пошли наверх, – обратился он к маленькому командиру, который молча и гордо наблюдал за учениками, – осмотрим окрестность.

Двинулся вверх по лестнице, упруго наступая на бетонные, в осколках и щербинах, ступени, чувствуя силу своих мускулистых ног, ровное нарастающее биение сердца. С каждым этажом сквозь рухнувшие проемы сильнее дул ледяной черный ветер. Открывался все больший объем красного угрюмого зарева. Следом гибко, бесшумно, не опережая его, выстилая лестницу, как легкая стая, скользили подростки.

Они вышли на плоскую крышу дома с вентиляционными трубами, изломанными антеннами, с простреленной, сорванной телевизионной тарелкой. Здесь до недавнего времени размещался Центр вещания, по которому защитники Грозного оповещали мир «о героической обороне, о потерях русских, о подвигах моджахедов и жестокости оккупантов». Эти вести подхватывали мировые агентства, показывали земному шару военную операцию в Грозном так, как ее видел и.понимал Басаев. Друзья в Москве пользовались услугами Центра, помещая в телепрограммы кадры взорванных русских машин, трупы десантников, раненных и измученных пленных, госпитали в подвалах, где под капельницами лежали дети с оторванными руками. Эти кадры травмировали население России, порождали брожения среди интеллигенции, парламентариев, солдатских матерей. Центр работал до последних дней, пока русские не направили на высотный дом боевые вертолеты. Атакуя здание под обстрелом зениток, вертолеты взорвали на крыше серию ракет и снарядов, уничтожили Центр.

Басаев стоял на крыше, давая успокоиться взволнованному сердцу, чувствуя упругие гулы в ногах. Осматривал с высоты ночной город, над которым дул ледяной огромный ветер, выхватывая из черных глубин туманное угрюмое зарево. Город горел с трех сторон, словно пожары пробивались друг к другу через нагромождения камней и они начинали гореть, медленно, неохотно, накаляя небо красным цветом.

Басаев смотрел на пожары, стараясь угадать кварталы и здания, гибнущие в ночном огне. Вспоминал, как выглядели нарядные лепные фасады, которых касались сочные, нежные свечи каштанов. Хрустальные, отражавшие солнце пролеты, вдоль которых шелестел утренний синий троллейбус. Цветущие клумбы с узорами восточных ковров, на которые сыпалась мерцающая роса фонтанов. Благоухающие сады и скверы, наполненные красивыми молодыми людьми, крутящимися каруселями, с огромным, усыпанным лампочками колесом. Бархатный теплый сумрак с рядами оранжевых, как апельсины, фонарей – дрожащие и размытые, они отражались в маслянистой Сунже, как золотые веретена. Открытые веранды, где за столиками с вином и горячим мясом сидели праздные люди и играла музыка. Голубые, омытые водой тротуары, по которым, распуская шипящие усы, катила поливальная машина. Цветные лотки с толстыми разомлевшими продавщицами, где продавалась сладкая вода, сливочное мороженое, и он, мальчик, разворачивал серебряную обертку, погружал губы, язык, стонущие от холода зубы в душистую млечную сладость.

Город сгорал. Окруженный красным туманным заревом, улетал в небеса. Улетали шумные многолюдные рынки, праздничные шествия, театральные представления, красочные свадьбы, родильные, наполненные младенцами дома, стариковские посиделки в тихих уютных двориках. Улетали дворцы, бронзовые и гранитные памятники, заводские цеха, наполненные станками и механизмами, серебристые хранилища с черно-зеленой нефтяной гущей, элеваторы с душистой отборной пшеницей. Все это превращалось в бессчетное сонмище раскаленных молекул, неслось в небеса, издавало едва различимый неумолкаемый звук, подобный вою множества женщин, оплакивающих дорогого покойника.

Басаев не испытывал сожаления. Пожары отмечали рубежи обороны, где гибли и сгорали ненавистные отряды вторжения. Пятна тьмы и света, розовые пучки трассеров, летучие, как водяные брызги, пунктиры пулеметов, дрожащие на разных высотах, меркнущие и вспыхивающие осветительные бомбы, ртутные шары ночных взрывов оповещали о непрерывных столкновениях, о вражеских транспортерах, сгоравших от ударов гранат, о русском спецназе, попавшем в засаду, о танке, разорванном на части фугасом. Город был превращен им, Басаевым, в каменные жернова, перетиравшие кости и мясо врага. Жернова изнашивались, замедляли вращение. Когда они остановятся, залипнут в парной гуще уничтоженных русских полков, он уйдет из города. Ускользнет сквозь невидимые бреши окружения. Уведет за собой отряды бойцов, чтобы в южных неприступных горах продолжать войну.

Он всматривался в панораму, исследуя интенсивность огня. Старался определить, где в расколотом черепе города проходят швы и костные стыки, по которым он пойдет на прорыв, оставляя врагам развалины, наполненные трупной вонью.

– Какая у тебя обстановка? – спросил он маленького командира, молча стоящего рядом, на полшага сзади, чтобы не мешать размышлениям командующего. – Что ожидаешь назавтра?