Идущие в ночь

В общем, я допил свое пиво и побрел домой – готовиться. Несмотря на то, что мне часто приходилось уходить из более-менее насиженного места в полную неизвестность и начинать все практически с нуля, каждый раз я покидаю свое временное пристанище с сожалением. Наверное, не будь я оборотнем и живи постоянно в одном и том же месте, я бы очень любил свой дом. А так, обзаводясь жильем в очередном городе, я подспудно сознаю, что спустя круг-два покину его. И это мешает по-настоящему полюбить. Но уходить все равно жаль. Я прошелся по комнатам, провел ладонями по дверцам приземистых шкафов мурхутского дуба, посидел за обширным столом, где пыль быстро оседала на письменных принадлежностях… Я ведь редко сидел за этим столом и еще реже мне приходилось писать.

Сами сборы много времени не заняли. Тем более, что все необходимое ждало меня на заброшенной мельнице чуть не доходя до Айетотской переправы.

Итак. Увесистый кошель с монетами. Пакетики с пряностями. Плоская шкатулка с горстью пещерных самоцветов, они в наших краях диковина. Несколько книг. Стопка чистых листов бумаги, перехваченная атласной ленточкой, затейливая чернильница, сработанная из лесного ореха и мое любимое перо, которое я не отдам никогда и никому. Пара метательных ножей, с которыми я не хотел расставаться вот уже десять кругов. Вот и все. Лекарства мне не нужны – я оборотень. Оружие… Оружие на этот раз будет. Хотя обычно я выгляжу безоружным – ножи мои никто из живых в этом мире не видел. А кому приходилось увидеть, тот быстро переставал быть живым.

Сумку я опустил в углу, у самой двери. И взглянул на громадные песочные часы, реликвию времен Хадасской войны. Неумолимо близился восход Четтана. Еще несколько часов, и синий по-вечернему Меар скроется за силуэтом Неспящей башни.

Я вздохнул и на минутку повалился на низкое ложе, как всегда поступал перед дальней дорогой. Но прежде запер окна. Запоры эти сработал я сам и поставил в первый же синий день жизни в этом доме, и на окна, и на двери. Потому что зверю, что живет во мне, совершенно нечего делать красным днем на улицах Дренгерта. Но сейчас дверь запирать незачем – я скоро уйду.

Вечером, когда я доберусь до мельницы, мгла, медленно заволакивающая память, не заставит себя ждать. Моран умрет, а вместо него родится взрослый Вулх. Хищник. Зверь. Чужак.

Я очнусь на пересвете. Голова будет ясной и свежей – к счастью, я не знаю, что такое похмелье. Пива-то я сегодня выпил изрядно… Даже не скажу – оттого ли, что я оборотень, или просто организм у меня такой. Не знаю, и все тут.

Вскоре я вскочил – разлеживаться времени не было. И я пошел к соседу. Надо же объяснить, что я нанялся на работу, попросить присмотреть за домом… Какая разница, что я никогда в этот дом не вернусь? Сосед должен верить, что вернусь. Вот пусть и присматривает, тем более, что в конце концов он приберет мое нынешнее жилище к рукам. Не заплатив ни гроша, заметьте.

С соседом я говорил минут двадцать; потом вернулся за сумкой, еще раз замер в знакомой и привычной комнате… Тьма, за что мне была уготована судьба бродяги, которому не суждено отыскать под двумя светилами-Близнецами свой истинный дом? Я вздохнул.

В общем, к переправе я отправился куда позже, чем рассчитывал. В Дренгерте, как в любом нормальном городе, многие придерживались красного цикла, и сейчас по их понятиям было время глубокого сна. Но не меньше было и тех, кто предпочитал жизнь при свете Меара. Гудели, как шмелиные гнезда, кабаки и таверны, а толстая тетушка Фили зазывала шатающихся по улицам бездельников в свой полулегальный бордель. Девочки тетушки Фили строили тем же бездельникам глазки из окон второго этажа. Бездельники пускали слюни и машинально шарили в карманах и на поясе, там, где полагалось висеть кошелькам. Надо сказать, местные щипачи часто повергали бездельников в изумление – кошелек в половине случаев находился вовсе не там, где ему полагалось. На рыночной площади, как обычно, было не протолкнуться. Заглушая многоголосый гам, прозвонил колокол на Неспящей башне – я оглянулся. Наверное, я долго больше не услышу боя дренгертского колокола. Если вообще еще когда-нибудь услышу.

Я уворачивался от чересчур назойливых продавцов и отпихивал рыночную шпану, не испытывая при этом обычной злости. Шпану я не любил. Попрошайничают, а могут и стянуть чего при случае. Вроде ж не калеки, что мешает работать? Рук в городе, как обычно, не хватает, мастеровые работников берут без разговоров. Нет – попрошайничают.