Идущие

Солнечная тонкая игла выскочила из-за поворота и ткнулась в носок его ботинка, перебежав затем на брюки. Коридор аппаратных заканчивался. Рик подумал о том, скольких людей директор уже «уговорил», а также о том, как это происходило — «уговаривание», и почему он сам никогда на нём не присутствовал. Скрытой обиды не было, лишь любопытство, а ещё совсем спокойное полуосознание, нуждающееся, однако, в подтверждении: если Ян со своим мягким голосом и располагающей внешностью как нельзя лучше годился в «уговаривальщики», то его заместитель — только в запугиватели, да и то при самом оптимистичном варианте.

Так?

— А меня тогда выставишь из кабинета, — сказал Рик без вопроса. — Если вдруг повезёт с попавшим.

— Да. Но можешь подслушивать. Я разрешаю.

Рик тоже улыбнулся.

— А если он не годится?

— Значит, по стандарту…

Ян замедлил шаг, когда они подошли к порогу крытой галереи. Датчики стеклянных дверей почувствовали движение и послушно раздвинули створки. Солнце длинными полосами лежало на матовых плитках пола — справа налево и слева направо, внахлест, словно рисуя лучами углы. Совершенно против природных законов — не может же на небе одновременно быть два солнца, движущихся навстречу друг другу. Совершенно естественно.

— Что тебе больше нравится: лес или море? — остановившись у левой панорамной стены, Ян положил руку на тёплое, нагретое солнцем стекло.

— Ян, я же тебе говорил — городские трущобы. Гетто.

— Человеческие муравейники? Тьфу на тебя!

— Тьфу так тьфу.

Слева за стёклами резко уходил вниз обрыв. Песчаный, чуть поросший сероватой травой, с той стороны наверняка испещрённый ласточкиными гнездами, потому что в небе, рядом с жёлтым солнечным мячом, вспыхивали и гасли стремительные чёрные росчерки птичьего полета. Ласточки летали высоко, обещая хорошую погоду. Внизу синело море — мирно спящее животное. Оно было северным, судя по густой темноте волн, но спокойным, дружелюбным. Запах, сочащийся в стыки в рамах за неимением открытой фрамуги, отдавал теплотой, солью и влагой. Стекла покрывали чуть заметные жемчужные разводы той же соли и кое-где — птичий помёт.

— Дом на обрыве, — сказал Рик. — Чревато оползнем.

— Да и двери с ним. Перераскроется в другом месте. Но красиво, правда?

Директор переступил с ноги на ногу и прислонился к стеклу лбом. Он вглядывался в безоблачный покой и щурил глаза — слепило солнце, но явно не прочь был бы сейчас оказаться там, по ту сторону окон и рам: спуститься вниз и потрогать море, а то и зашвырнуть в него, дурачась, один-другой плоский камень-блинчик.

— У моря хорошо почти всегда, но не зимой, когда оно замерзает. Даже если покрывается льдом только у берега, всё равно превращается из моря в белую пустыню.

— Не любишь пустыни?

— Не люблю белый. Белый — тоскливый цвет, если его очень много и он тянется плоскостью.

— Есть ещё южные моря, Ян. Они не замерзают. Купи себе там домик.

— Вот выйду на покой — обязательно.

А справа стоял лес. Хвойный, ажурный, величественный. Он протягивал к людям за окнами галереи тёмно-зелёные ветви и с любопытством скрёб ими по стеклу. Лес тоже пах, густо и крепко — смолой. Заколыхались папоротники — Рик всмотрелся — и снова успокоились. Прошмыгнул, видно, какой-то маленький зверь.

Тот лес, из которого пришла Четвёртая, должен был быть глуше, старше и мрачней. И звери там бродили на привычных, наверное, мало похожие: больше и острее клыки, нрав дурнее, прожорливей брюхо, а ещё больше лап, ушей, глаз и двери знает чего вдобавок. Как у неё только хватает безрассудства… глупости… наглости… Чёртова девчонка! Неужели она не понимает, сколько причиняет Яну беспокойства и страха…

Ян ласково погладил сосны через стекло. К лесу он тоже ощущал тягу.

— Ты никогда не думал о том, чтобы стать натуралистом?

— И альпинистом, и археологом, и полететь на Марс. Да. А вместо этого просиживаю дни в унылом кабинете, пока мои подчинённые занимаются странным, и мы все вместе верим, что странное — значит нужное и полезное. Или не все, какая разница.

— Ну, Ян. Не начинай снова.

— Не буду.

Рик не рассказал другу, что с утра уже успел повидать его племянницу — тому всё равно предстоял с ней потом отдельный и неприятный разговор о контрафакте. Ян пошёл дальше, к концу галереи, где раздвижная дверь скрывала за собой уже не сонный, а деловой технический коридор. Он засунул руки в карманы брюк и принялся высвистывать какой-то весёлый мотив — это говорило о хорошем настроении, которое позже будет непременно подпорчено. Все эти дураки попавшие и своевольные дети… Смятый бумажный ком хрустнул в кармане, когда Рик сделал широкий шаг, торопясь нагнать директора, потому что замешкался у правого окна, — статичные окна, тем более природные, пожалуй, самое лучшее украшение, и не надо никаких там картин — рассматривая уходящие вглубь чащи дрожащие, мшистые, малахитовые с золотистым оттенком тайные лесные недра, и напомнил кое о чём.