Идиотизм наизнанку

Тереза захотела узнать, куда я хожу в дни без Конрада. Нет ничего приятнее, чем произнести эту фразу, которую я растягивал, придавая ей буржуазно-ленивую интонацию: «Я кое с кееем встречаааюсь». Стерва отвечала мне, что тоже кое с кем встречается, и этот кое-кто был Конрад. Лапочка, услышав свое имя, выходил из своей комнаты босиком, и я чувствовал, что умираю (только это был ее день, и у меня не было права голоса; в скобках хочу отметить, какое двойственное воспитание получал Конрад; вот пример, как все переворачивалось с ног на голову, Тереза ратовала за то, чтобы он ходил с босыми ногами, я – с укутанными. Я был одержим страхом, что он простудится. Короче, мы совсем собьем его с толку, если будем давать ему противоречивые указания). Он спросил, куда я иду. Я солгал, сославшись на узаконенную между нами ложь. Мы оба придумали себе какую-то профессиональную деятельность, поэтому, чтобы не прибегать ко лжи, большую часть времени без Конрада проводили шатаясь по улицам. К счастью, что касается меня, я кое с кем встречался. Альбер неизменно сидел на своем месте. Голуби мило гадили на него, выражая таким образом благодарность за то, что он кормил их на убой. По правде сказать, Ален работая по полной программе; он не мог ограничиться банальным разбрасыванием крошек, он устроил голубиный шведский стол. С разнообразным меню. Все было прекрасно организовано: очереди, мини-подносы, скидки для многодетных семей и теплый уголок, где бедные голуби могли отвести душу. Небольшой участок возле его скамейки очень скоро превратился в лобное место для всех голубей с окрестных деревьев, поэтому Арману пришлось нанять меня себе в ассистенты. Именно так, господа.

III

Но очень скоро мне пришлось все бросить, и голубей, и шведский стол, только потому, что произошли события, последствия которых я сперва не мог себе представить в полном объеме. Все началось однажды вечером, когда я сидел взаперти у себя в комнате, в вечер Терезы. Точнее, в четверг. Я услышал женские шаги, и предо мной предстало что-то отдаленно напоминающее женщину. Тереза была очень бледна. Я вздрогнул, предчувствуя драму: малыш ранен, малыш умер, похороны, смерть, я бросаюсь под поезд метро. Все кончено.

– Он ушел, – сказала она, крикнула она, выдохнула она.

Тоска – это верхний предел. Я легко справился с желанием заплакать. Я застыл в оцепенении и этим заработал пощечину Терезы.

– Ты меня испугала…

– Это Исход, остался только ты, а ты меня ненавидишь… прошу тебя, уходи немедленно… так будет лучше. Все, кто рядом со мной, уходят, даже не присылают открыток, никто не помнит старую дружбу…

– Ты о чем?

Она протянула мне записку. Почерк Конрада, его тщедушные, словно подмигивающие буковки, казался мне простым. Эта был самоклеящийся желтый (вот к чему пришли) листок. Его вечером не будет дома, так было написано. Вечером, вечером, ВЕЧЕРОМ! Значит, Исхода не произошло. Я радовался жизни, испытывал облегчение, как человек, которой устал ждать от жизни чего-то значительного. Я подпрыгнул на кровати, мое поведение ее возмутило.

– Вот как ты реагируешь; Конрад уходит, а ты прыгаешь на кровати.

– Но он ушел только на один вечер!

– Весь ты в этом, свинья неблагодарная, гнусный паразит, кобель. Понятно, ведь это не твой вечер, тебе наплевать, твоя мерзкая программа не пострадала… ты мне омерзителен…

Я сжал Терезу в объятиях, она выглядела совершенно растерянной: разинутый рот, как у слезоглотателей. Я утешал ее, я один мог понять ее горе, но при этом не мог сдержать ликования: Конрад ни за что не ушел бы в мой вечер. Тереза должна была признать очевидное: она для него мало что значила. Меня он любил больше. И чем больше она плакала, тем сильнее я радовался.

Она спросила:

– Ты думаешь, он меня разлюбил?

Я неискренне стал разубеждать ее; это был самый лучший вечер в моей жизни.

Но после полуночи он так и не вернулся. Мы начали беспокоиться. Он мог бы предупредить нас, сказать хоть одно слово, ну не знаю, как-то предсказать свое невозвращение. Я ссорился с Терезой, доказывая, что у нее нет никакого авторитета, – что с нее возьмешь, женщина! И тут мне на глаза попался желтый листок Конрада, мы не заметили, что на обороте тоже было что-то написано. «Я буду ужинать у дяди Милана». У нас отлегло от сердца. Семейный обед – это успокаивает. Значит, старина Милан, вот это, однако, номер! Мы глупо смеялись, испытывая неловкость. Но при этом машинально стали одеваться. Не позволим же мы ему возвращаться, когда ему заблагорассудится. Мы не строим из себя великих воспитателей. Вплоть до сегодняшнего дня ночь предназначалась для того, чтобы спать. Мы прекрасно знали этих дядей и чего от них можно ожидать; они ищут в своих племянниках и племянницах лекарство от повседневной скуки. И только в случае успеха усыновляют. В настоящий момент Конрад играл роль подопытного кролика для потомства Милана Кундеры. Мы стали действовать энергичнее.

Но когда дело дошло до пальто, малыш открыл дверь:

– Вы… что, уходите?

– Нет, нет, примеряем одежду…