Идиот нашего времени

Он не остановился, скрылся в темноте. Нина всхлипнула. Постояла некоторое время и наконец тихо вошла в дом, прошла по коридору на цыпочках. По пути услышала у соседей голоса. Братья Перечниковы не думали ложиться, но и не буйствовали, о чем-то спокойно рассуждали.

Возле своей двери стала искать ключи: перекладывала вещички в сумочке: телефон, косметичку, диктофон, кучу ненужных бумажек, своих и чужих визиток, отмечая про себя, что надо, наконец-то, в сумочке навести порядок, пачку с долларами задержала в руке. Раз переложила, заодно как-то медленно со странным чувством ощупав деньги. Второй раз переложила и, наконец, поняла, что прикосновение к деньгам, как-то особенно поскрипывающим, странным образом успокаивает ее — именно это бархатное поскрипывание — специально, что ли, так устроенное в купюрах — успокаивало. Отыскала ключ на самом дне сумочки и хотела уже открыть дверь, но в последний момент передумала, положила ключ назад и, тихо ступая, вернулась к крайней двери, осторожно постучалась. Оттуда глухо сказали:

— Открыто, епт…

Она помешкала, но все-таки толкнула дверь.

— Ба, Нинуля… — Петр Петрович стоял посреди комнаты.

После того, как несколько месяцев назад братья похоронили свою матушку, они сильно изменились: все чаще Петр Петрович и Андрей Петрович появлялись чисто выбритыми и трезвыми. Вот и теперь Петр Петрович являл собой чинность и вдумчивость. Огромный, в теплых шароварах, в толстовке, в меховой жилетке расхаживал по комнате, заложив руки за спину.

— Что случилось, солнышко?

Она вошла, прикрыла за собой дверь, заговорила тихо, чтобы ненароком кто из соседей, случайно оказавшись в коридоре, не услышал ее.

— Петр Петрович, Андрей Петрович… — Она кивнула и старшему брату Перечникову, маленькому темноликому крепышу, который восседал за столом. — Простите, что я так поздно…

— А кто же тебя обидел? — строго перебил Петр Петрович.

— Кто обидел?! — взъярился Андрей Петрович и чуть не подпрыгнул за столом.

— Никто меня не обидел.

— Как же не обидел, если я вижу, что все твое личико заплакано и такое смятение в глазках.

— Нет-нет, я вам говорю правду… — Она опустила глаза. Почувствовала, что предательская слезка побежала по щеке, кулачком украдкой стерла ее.

— Э-э, ты какая… — жалостливо сказал Петр Петрович.

Андрей Петрович встал за столом:

— Нинулька, ты чего ж… Ты только скажи. На ремни порежу!

— Нет-нет, у меня все хорошо…

— Так ты проходи, что же ты в дверях, — Петр Петрович горой навис над ней, взял за плечи, повел к столу. — И расскажи-ка все как есть. Не таись… А будешь ли чаю?

— Нет, нет, — мотала она головой. Уселась на стул и вдруг подняла на него глаза: — Петр Петрович, если можно, если у вас есть, налейте мне выпить маленькую стопочку. — И тут же стушевалась. — Вы не подумайте ничего такого. Но я подумала, что если выпью стопку спиртного, то тогда по крайней мере смогу сегодня заснуть. У меня завтра очень тяжелый день…

— Кха, — Петр Петрович поморщился. У него к этой девочке, как он сам всегда считал, были чувства неподдельно добрые, почти отеческие, хотя, возможно, возрастом он в отцы ей еще и не годился. Но он подумал, что ответить нужно с некоторой строгостью, приличествующей придуманной им иерархии: — Выпить у нас, Ниночка, нет. Мы, конечно, могли бы принести. Но, солнышко, тот напиток, который мы можем достать по своей временной скудости, таким молодым и неопытным особам, как ты, пить вовсе не рекомендуется. И даже нюхать его не стоит.

— А если я дам денег, вы можете принести то, что мне можно выпить? — еще более робко спросила она.

Петр Петрович нахмурился сильнее. Но тут вновь со своего места поднялся Андрей Петрович, мотнул темной головой:

— Слетаю в один момент.

Нина порылась в сумочке, достала сторублевую мятую бумажку. Андрей Петрович схватил деньги, быстро надел свою уличную одежду — некий напоминающий черный плащ балахон и вышел. А через несколько минут уже примчался, запыхавшийся, купив три бутылки дешевого крепленого вина, точно такого же, какое, провожая Нину, купил в их угловом магазине Сошников.

Братья делали все молча, с некоторой хмуростью. Поставили на стол почему-то один стакан, нарезали черный хлеб ломтями. Поставили еще глубокую металлическую миску — чуть ли не тазик. Вскрыли сразу три бутылки и, усадив Нину во главе стола, налили ей из одной бутылки в стакан, а оставшееся вино вылили в миску, и две другие бутылки тоже вылили в миску. Чинно расселись по своим местам. Петр Петрович кивнул:

— Ну ты пей.

— А вы? — Нина изумленно смотрела на миску с вином.

— Пей, пей, — опять солидно и убедительно кивнул Петр Петрович.

Нина отпила несколько глоточков. Братья тоже приступили к действу: они стали ломать хлеб, макать отломанные куски в миску с вином и, оберегая от падения капель сухими ломтиками хлеба, подсунутыми снизу, осторожно несли промокшие кусочки в свои рты и, чуть прижмурившись, молча жевали. Нина заворожено смотрела на них.

— А почему вы так?.. — наконец спросила она.

— Это чтобы лучше забалдеть, Нинуль, — простецки ответил Андрей Петрович.