Идиот

Черные бутылки шампанского в ярко освещенном холодильнике лежали на пузе, словно черные собаки в металлических намордниках. Сквозь пластик ящика бледно просвечивали два продолговатых корнеплода. Когда Светлана выдвинула ящик, выяснилось, что это отнюдь не корнеплоды, а огромные яйца. О подобных таинственных вещах мы могли беседовать часами. Может, это гусиные яйца? Светлана сказала, что такие яйца нипочем не влезут в гусыню, не говоря уже о том, чтобы из нее вылезти. Она предположила, что яйца – страусиные. Но как Бояна умудрилась приобрести страусиные яйца, если в Париж она прилетела всего девятнадцать часов назад?

Новое Светланино платье уютно лежало в магазинном полосатом пакете, упакованное в тонкую бумагу. Оно было черным и трапециевидным – широким в плечах и сужающимся к ногам.

– Его выбрала Ника, – сказала Светлана. – Мы провели там два часа. Бояна всё пыталась выбирать из маленьких облегающих, но потом Ника предложила, что нужно нечто большое и черное, типа «C’est sexy, mais c’est plus androgyne»[51], – Светлана вернула платье в пакет. – Ника изменилась. Она вела себя истерично. В феврале – впервые с начала войны – она ездила в Белград к заболевшей матери. Жила там до апреля, пока мать не умерла, а потом вернулась в Париж в таком состоянии. В какой-то момент она расхохоталась так сильно, что вывихнула челюсть. И тут ты понимаешь, что это с ней случается регулярно. Ей было ужасно больно, но мы сначала не знали, поскольку челюсть оставалась в «смеховой» позиции. К счастью, она умеет вправить вывих сама. Такой противный звук. Бояна говорит, что Нике надо выработать более трезвый взгляд на вещи.

* * *

Еще Бояна купила Светлане дамский парфюм под названием «Féminité du Bois»[52]. Аромат был настолько древесным, мускусным и сильным, что у нас разболелась голова после первого же нажатия на пульверизатор. Мы открыли окна. Не помогло.

– Слушай, Светлана, – сказала я.

– Что? – спросила Светлана.

– Всё вокруг – сифилис, – ответила я, и мы обе расхохотались.

* * *

Мы гуляли по парку Ла-Виллет, собирался дождь. Нам попалась оранжевая металлическая скульптура с решеткой на шарнире. При каждом порыве ветра решетка начинала со скрипом качаться.

– Что это? – спросила Робин.

– Современная версия солнечных часов, – ответил Билл и добавил, что они работают от магнитного поля земли.

– Прикольно! Значит, ими можно пользоваться даже в такую погоду.

Робин задала еще массу вопросов о современных солнечных часах. Билл в итоге признался, что всё это выдумал, и между ними разгорелась нешуточная баталия.

* * *

Современные солнечные часы со скрипом качались, ведóмые магнитным полем. Их качал Махмут Бей своей длинной рукой – ни друзей, ни вина.

* * *

Мы со Светланой оставили Робин и Билла мириться, а сами отправились в английский книжный. Светлана купила сборник Саки, а я – «Три повести» Флобера и «Дракулу». Остаток дня мы провели на огромном Боянином балконе за вишнями и чтением.

Светлана сказала, что должна прочесть мне рассказ Саки «Эсме». «Все охотничьи рассказы похожи друг на друга», – начинался он. Эсме оказалась гиеной.

Одна из повестей Флобера, «Легенда о святом Юлиане Милостивом», тоже представляла собой охотничий рассказ. Юлиан был одержим охотой, но однажды олень предсказал, что он убьет своих родителей. Юлиан бросил охоту, но стоило ему вновь ею заняться, как он и в самом деле убил родителей.

Мне очень захотелось написать об охоте и поведении человека, и я спросила Светлану, можно ли попечатать на Бояниной машинке.

– Конечно, – ответила Светлана, словно это само собой разумелось. На небольшом столике она приготовила мне всё для печатания. Я когда-то училась печатать на «Смит Короне». Боянина симпатичная «Оливетти» в сравнении с массивной «Смит Короной» – это как тостер и Всесоюзный хлебозавод. «Майкрософт Ворд» – игрушка для детей, а вот машинка – это Бог, – стол сотрясался при каждом ударе по клавише.

Для практики я попыталась напечатать то самое предложение с ежом из «Мадам Бовари» на клавиатуре AZERTY[53]. Я всё время попадала не туда.

Порой нурнал листьями, выходя на охоту, какой-нибудь ночной зверек – еж или ласка, а то вдруг в полной тинине падал созревний персик.

* * *

В мой последний парижский день мы со Светланой пошли на «Прайд». Высоко над морем качающихся голов скользили платформы с покрытыми золотой краской человеческими фигурами. Вскоре нас выпихнули с тротуара на проезжую часть, где море голов превращалось в сплошную толкающуюся стену, она напомнила мне фразу о «стене, вытесанной из живого камня». Стена из живого камня толкала нас к центру улицы. Мы оказались возле одной из платформ, наши глаза – вровень с туфлями на шпильках. У драг-квин были огромные ступни, гораздо больше моих. Мне стало интересно, где они берут женские туфли таких размеров.