Идиот

В итоге я оказалась на ужине у семейства Надей. Там всё поливали сметаной.

– ЕШЬ, – повторяла миссис Надь по-венгерски и по-русски, заглядывая мне в глаза. – ЕШЬ.

Я пыталась, но сметану есть никогда не могла. К моему облегчению, миссис Надь в итоге передвинула тарелку от меня к младшему брату Золтана по имени Чаба, пухлому бледному ребенку, очень похожему на отца, и тот всё съел.

За профитролями со сливками миссис Надь допрашивала меня о высшем образовании в Америке – правда ли, что в университеты берут только богатых, сколько зарабатывают мои родители, и трудно ли стать стоматологом? Затем она сказала, что я должна посмотреть на дома, которые построил ее муж.

– АР-ХИ-ТЕКТОР! – воскликнула она, протягивая мне папку с брошюрами.

Мистер Надь наклонился к папке, чтобы указать на разные особенности проектов – все они представляли собой длинные двухэтажные здания из бурого дерева. Я кивала и делала вид, будто понимаю, опасаясь, что иначе миссис Надь снова примется за перевод.

Когда мы закончили с домами, Золтан и Чаба стали читать немецкие стихи наизусть. К счастью, они знали не слишком много немецких стихов. Потом Чаба взял пластиковую блок-флейту и заиграл ужасно монотонную мелодию про кукушку.

– Хватит, – сказал отец. Чаба усмехнулся и в пятый раз приступил к рефрену. – Хватит, – повторил мистер Надь. Мальчишка захихикал. Его зубы постукивали по пластику, а выдохи смеха, проходя сквозь флейту, создавали свист.

– ХВАТИТ! – заорал отец и ударил Чабу в живот. Чаба сел. Из уголков его рта еще не успела уйти усмешка – настолько всё быстро произошло. Мать как-то сказала мне, что если она видит, как прилюдно бьют ребенка, она всегда пытается показать ему свою солидарность – или сказать что-нибудь, или встретиться с ним взглядом. Но как показать Чабе солидарность с того места, где я сижу, я придумать не смогла, да и к тому же это было бы лицемерием, поскольку мне отнюдь не хотелось, чтобы он снова заиграл.

Я попыталась представить, как буду описывать этот ужин Ивану, если он вдруг спросит, почему я не позвонила. Но у меня не получилось. Тогда я стала представлять, как бы я рассказала об этом Светлане. «Только ты можешь оказаться в такой ситуации», – заметила бы она по своему обыкновению. Я задумалась, правда ли, что разных людей притягивают разные ситуации. С одной стороны, мне казалось, что я попала на ужин не специально, что так вышло бы с кем угодно. Но с другой стороны, представить Светлану за обеденным столом семейства Надей я тоже не могла. Может, это и называют судьбой?

Я поймала себя на мыслях об одной нашей студентке по имени Мередит Уиттман, она жила на одном этаже со мной, Ханной и Анжелой, но когда я пару раз с ней поздоровалась, она что-то промычала, не глядя на меня и не двигая губами. Она была выпускницей Эндовера[71], книжки носила в сумке от Диора и однажды написала материал для студенческого еженедельника о сальсе меренге в Бостоне. Как-то раз я случайно подслушала, как она рассказывает своей подруге Брайди, что летняя практика у нее – в журнале «Нью-Йорк», и вспоминая об этом сейчас, я задумалась, что мы с Мередит Уиттман обе хотим стать писательницами, но она проходит практику в журнале, а я сижу за этим столом в венгерской деревне, пытаясь по-русски сформулировать фразу «музыкально одаренный» и через посредника передать ободряющие слова неприятному мальчишке, чей отец только что стукнул его в живот. Меня не отпускала мысль, что у Мередит Уиттман путь прямее.

В десять миссис Надь наконец встала, что-то сказала Золтану, и тот надел куртку. Миссис Надь положила руки мне на плечи.

– ДО ЗАВТРА, – пропела она по-русски. – ЗАВТРА УВИДИМСЯ. В СЕМЬ.

– Завтра?

– ЗАВТРА МЫ ЕДЕМ НА ВЕЛИКУЮ РАВНИНУ.

Это мне показалось уже слишком.

– К сожалению, завтра я занята.

Миссис Надь радостно засмеялась и сказала, что это неправда: она справлялась у Маргит и знала, что завтра у меня нет никаких дел. На прощание она настоятельно попросила меня говорить по пути с Золтаном по-английски – он порой только кажется тупым, а на самом деле просто спокойный.

– Он вовсе не кажется тупым! – возразила я.

Миссис Надь похлопала меня по плечу и сказала, что я хорошая девочка.

* * *

Мы с Золтаном шагали по грунтовой дороге между темными зелеными полями. Низкая синеватая облачная гряда быстро наползала на усыпанный звездами небесный свод.

– Ты должна что-нибудь сказать, – внезапно произнес Золтан на английском – языке, которым он якобы не владел. Я перепугалась до полусмерти. Сказала, что небо – очень красивое. Он кивнул и произнес:

– Оно синее.

Мы свернули на дорогу пошире, с телефонными проводами.

– Вон телефонная будка, – сказала я.

– Мы можем кому-нибудь позвонить, – отозвался он.

– Мы можем позвонить на любой телефон в мире, – ответила я.

Сквозь темноту к нам приближались две фигуры – Рени и ее парень.

– Привет, Рени, – сказала я.

– Привет, – сказала Рени.

– Золтан, это Рени. Рени, это Золтан.

– Привет, – сказала Рени.

– Привет, – сказал Золтан.

– Лаци, – сказал ее парень.

– Золтан, – сказал Золтан.

Пару секунд мы постояли молча.