Иди, вещай с горы

Их церковь – Храм Крещения Огнем – не была самой крупной в Гарлеме, но и малочисленной ее не назовешь. Джона приучили верить, что лучше и благодатней ее не бывает. Отец был там старшим преподобным – одним из двух. Второй – преподобный Бретуайт, тучный чернокожий, собирал денежные взносы и иногда читал проповеди. Пастор, отец Джеймс, добродушный толстяк с лицом круглым, как черная луна, проводил службы на Пятидесятницу, пробуждал религиозные чувства верующих в летних воскресных классах, совершал миропомазания и лечил больных.

По воскресеньям на утренних и вечерних службах церковь была заполнена, а в праздники прихожане вообще толпились там целый день. Семейство Граймс являлось в полном составе, всегда чуть позднее, обычно в середине воскресной школы, которая начиналась в девять часов. Виновницей опозданий всегда была мать – так, во всяком случае, считал отец; ей никак не удавалось вовремя собрать детей и привести в порядок себя. Случалось, Граймсы, вообще, приходили только к заутрене. Войдя в церковь, они разделялись: отец с матерью садились на места для взрослых – там занятия вела сестра Маккендлес; Сара шла в класс для малышей, а Джон и Рой присоединялись к подросткам, которых наставлял брат Илайша.

В младшем возрасте Джон не выказывал большого прилежания в воскресной школе и часто многое забывал из Священного текста, что вызывало у отца гнев. К четырнадцати годам, когда семья и школа дружно подталкивали его к алтарю, он старался быть серьезнее и тем самым меньше бросаться в глаза. Однако Джона смущал новый учитель – Илайша, племянник пастора, недавно приехавший из Джорджии. Ему было всего семнадцать лет – немногим больше, чем Джону, но он уже «спас» душу и стал проповедником. На уроках Джон не спускал с Илайши глаз: он восхищался тембром его голоса, более глубоким и мужественным, чем у него самого; любовался, как тот выглядит в воскресном костюме – стройный, изящный, сильный, с очень темной кожей. Интересно, станет ли Джон когда-нибудь таким же праведным, как Илайша? Из-за этих мыслей он плохо следил за уроком и, когда Илайша вдруг задавал ему вопрос, терялся, путаясь и чувствуя, как увлажняются руки, а сердце начинает биться с удвоенной силой. Илайша улыбался, мягко укорял ученика и продолжал рассказ.

Рой тоже никогда толком не знал урока, но с ним дело обстояло иначе – никто не ждал от него того же, что от Джона. О Рое молились, чтобы Бог вразумил его, а вот от Джона ожидали многого.

После воскресной школы перед заутреней устраивали небольшой перерыв. Если погода была теплая, пожилые люди дружно выходили на улицу, чтобы перекинуться парой слов друг с другом. Женщины почти всегда были во всем белом. Маленькие дети, наставляемые старшими, изо всех сил старались вести себя в этот день хорошо, чтобы не выказать неуважения к Божьему храму. Но порой срывались – из упрямства, или нервы не выдерживали, – тогда они начинали кричать или плакать и бросаться друг в друга сборниками церковных гимнов. В этом случае прихожане прибегали к мерам – строгим или не очень, в зависимости от того, как было принято в общине. Дети постарше, вроде Джона и Роя, слонялись по улице, однако далеко от церкви не отходили. Отец не выпускал сыновей из поля зрения, зная, что Рой частенько исчезает после воскресной школы, и тогда ищи его свищи.

Воскресная утренняя служба началась с того, что брат Илайша сел за пианино и заиграл гимн. Джону казалось, будто эта музыка вошла в него при рождении, с первым вдохом. В нем всегда жил этот момент ожидания… Вот паства замирает в предчувствии гимна – сестры в белом и братья в синем поднимают и запрокидывают головы; белые чепцы женщин светятся коронами в наэлектризованной атмосфере; мерцают курчавые головы экзальтированных мужчин; прекращаются шелест и шепот; дети тоже замолкают. Разве кто-нибудь кашлянет, или с улицы донесется звук клаксона, а то и смачное ругательство. Но вот Илайша ударяет по клавишам и запевает, прихожане подхватывают гимн, хлопают в ладоши, встают с мест и бьют в барабаны.

«Припав к кресту, где распят Спаситель!» – могут они петь.

Или: «Иисус, я никогда не забуду, как ты освободил меня!»

Или: «Боже, поддержи меня, пока я бегу!»

Люди пели во весь голос и хлопали от радости в ладоши. Джон с изумлением и ужасом следил за их буйным весельем. Такое пение заставляло верить, что Бог находится среди них. И дело было уже не в вере – они делали Его присутствие реальным. Сам Джон не испытывал их восторга, однако не сомневался, что остальные переживают духовное просветление. Что-то происходило с лицами и голосами верующих, ритмичным движением тел, с самим дыханием; они словно были уже на небесах, там, где парит Дух Святой. Грозное лицо отца становилось еще страшнее, обычное раздражение превращалось в гнев пророка. Воздетые к небу глаза матери, простертые в движении руки оживляли для Джона то, о чем он читал в Библии и что не мог представить воочию: терпение, стойкость, долгое мучительное страдание.