Воспоминания накрыли меня лавиной, и я упала на землю, сдавливая голову, словно вес их был вполне реален. Я заставила себя думать только о дыхании, чтобы не свихнуться: вдох-выдох, горло дергается, словно от тошноты или подступающих рыданий, вдох-выдох. Когда унялась головная боль и перед глазами перестали расходиться цветные круги, я честно призналась себе: да, я действительно искренне не хочу найти Марью, не хочу, чтобы она вернулась в мою жизнь.
Но я должна: ведь она моя сестра.
В зародыше задавив подступающий истерический всхлип, я поднялась и шагнула вперед. Иллюзии и обиды осыпались с меня, как шелуха, обнажая ядрышко, семя, забытое с детства – привязанность к сестре. Мысли стали чисты и ясны, я больше не сомневалась ни в чувствах, ни в желаниях – впервые за долгое время. Я верила – еще не все потеряно, и темный лес – не более, чем испытание и для меня, и для Марьи. Если мы выберемся отсюда, если я проведу ее сквозь мороки, туманы и трясины, то и с бедами и обидами мы справимся.
Туман медленно светлел и расступался, и чем сильнее становилась моя решимость пройти до конца путь через темный лес, тем ярче разгорался впереди свет, пока в огненном ореоле не проступил силуэт высокой девушки.
И у нее было мое лицо.
Глава 21. Очищающее пламя
– Я знаю, зачем ты пришла.
Ее голос был похож на потрескивание раскаленных углей или на птичий клекот, зарождающийся глубоко в груди. Звуки дрожали, дробились и не складывались в слова, но я все равно понимала ее.
Жар-Птица не походила ни на птицу, ни на человека. Она была воплощенный огонь, яростный, ослепляющий, но здесь, в медленно погибающем осколке рая, он не мог ни осветить, ни согреть. Жар-Птица полыхала, языки пламени – ее оперение – переливались багряным и золотым, но в паре метров от нее я не чувствовала ничего, кроме промозглого тумана и легкой мороси, оседающей на лице и одежде.
– И зачем же? – я скептически хмыкнула и скрестила руки на груди, едва сдерживая желание с головой закутаться в плащ, скрыться от прожигающего взгляда Жар-Птицы.
– За путеводным светом.
На мгновение в огненном ореоле проступил человеческий силуэт, девушка, носящая мое лицо, как неподвижную маску из резного дерева, неумело повела плечами. В следующий миг снова огромная птица трепетала среди пламенного зарева.
Я только неопределенно хмыкнула. Огненная птица пугала меня, хотелось зажмуриться и с воплем бежать обратно, в густую черноту леса, к голодным скрипучим деревьям, тянущим к тебе узловатые ветки – только бы не оставаться здесь, лицом к лицу с жуткой птицей, воплощенным пламенем, в котором то и дело мелькает твое лицо.
– Ты всегда все знаешь? – Фраза прозвучала с неуместным вызовом и насмешкой, я снова за глупой бравадой пыталась скрыть пожирающий меня ужас.
Пламя отрицательно качнулось, снова затрещало.
– Мне ведомы лишь желания тех, кто ищет меня. Кто бы ни ступил на черную тропу в мой заброшенный сад, открывает мне свое сердце.
Я вспомнила скелет безымянной влюбленной девочки под комковатой землей и черными прелыми листьями, изувеченный костяк ее сестры. Вспыхнул гнев, маленьким комочком пламени обжигая меня внутри, пожирая страх, и дрожащим от злости голосом я выдохнула:
– Это ты решаешь, кому дойти до тебя, а кому сдохнуть и остаться гнить в лесу?
Огненная птица с большими печальными глазами чуть качнула головой, неуверенно шевельнула крыльями. Она сострадала каждому, кто решился шагнуть в черноту, кто мотыльком полетел к ее убийственному пламени. Она горевала и о девочке, чьи кости стали флейтой с горестным голосом, и о ее сестре, чье сердце оказалось чернее самого темного леса, и о том безымянном, который кругами бродил по тропе, теряя силы, пока не опустился на листья иссушенной мумией. Она горевала и обо мне, забывшей все и всех, продравшейся сквозь воспоминания и иллюзии, и, пожалуй, обо мне она горевала больше.
Жар-Птица оплакала бы нас всех, но огонь не может плакать.
Я поняла это, и гнев исчез, осыпался с меня пеплом, оставляя только усталость.
– Раз ты знаешь, что мне нужно твое перо, дай мне его.
Из пламени снова проступило мое лицо, отрешенное и безучастное.
– Оно нужно не тебе, – губы огненной девушки не шевелились, и мне все больше казалось, что я так и лежу на черной тропе, уже наполовину заметенная листьями, и мороки древнего леса сводят меня с ума. – Та, что отправила тебя за ним, все равно не извлечет из моего пера ни света, ни силы…
– Она обещала мне помощь взамен на него. Я принесу ей перо, а остальное проблемы самой Василисы!
Жар-Птица склонила голову, и на миг мне показалось, что в ее глазах мелькнула насмешка.
– Тогда ты его получишь.
Огненный силуэт взмахнул рукой, и из оперения птицы вырвался искристый язычок пламени, крошечный, как огонёк свечи. Он опустился в лодочку моих ладоней коротким пером, красным, с золотистым окоемом, невыносимо ярким в густом и тяжелом сумраке сада.
– Спасибо, – зачаровано прошептала я, с трудом отводя глаза от перышка, сказочного, чудесного, обжигающего.