Идея фикс

— Себя, наверно… Как перестройка началась и все в стране изменилось, я пожалела, что эстраду оставила. Понимаете… Открою журнал, где певицы знаменитые изображены, и словно вот здесь, прямо в сердце… иголка. Или телевизор посмотрю… Больно так, горько… У других, кто на сцене поет, получилось, а у меня — нет. Завидовала. Так?

— Да, я понял. Вы ведь очень хорошо пели.

— Теперь лучше! — Лицо женщины осветилось. — Другие песни у меня. Другое имя, священник дал по книге — Анна… Ты отцу привет передай… Скажи, сын у него хороший вырос, красивый… — Она ласково взглянула на Сида. — Хочешь, поживи у нас? Совсем бесплатно. В море будешь плавать, гулять… Я церковь тебе покажу, там все заново хорошие художники нарисовали.

— Спасибо. Я всего на два дня в городе. Надо дальше ехать.

— Жалко. Ты ведь музыку любишь? Вот поговорили бы. Я лучше английский вспомню. Сейчас уже быстро заговорила.

— В следующий раз. Я, наверно, сюда приеду. Мне у вас понравилось. — Сид поднялся и попятился к двери. — Надо идти.

— Ну, счастливо тебе… Сид. Сидней, да?

— Сидней.

— Хорошее имя… Постой… — Она юркнула в комнату и вернулась с книгой. — Это русские народные истории — кангри. Здесь шутки, сказки, советы. Красивая книга и умная. Я на ней всегда гадаю… Ну, делаю вот так… — Закрыв глаза, Анна раскрыла страницу наугад и медленно перевела прочитанное: «Про всякого человека клад захоронен. Только надо уметь его брать. Плохому человеку клад не дается. Пьяному клад не взять. С дурными мыслями к кладу не подступай. Хоронили клады не с глупыми словами, а с молитвой либо с заклятием. Пойдешь клад искать — иди смирно, зря не болтай. Свою думу думай. Будут тебе страхи, а ты страхов не бойся. Иди себе бережно, не оступайся, потому что клад брать — великое дело». — Захлопнув книгу, Анна посмотрела на гостя. — Что-то понятно?

— Вроде… — неуверенно молвил оторопевший Сид, удивленный услышанным. Значит, она что-то все же о золоте слышала? И хитрит, запутывает простачка.

Анна рассмеялась, глядя в нахмурившееся лицо гостя:

— Нет, не понял ты. Это ведь не о золоте и богатстве слова, а о цели в жизни. О ее смысле… У тебя вся дорожка еще впереди, и ведет она к сокровищу. К тому, что для души человека самое главное… Только если сердце чистое и мысли добрые. — Она покачала головой: — Плохо я говорить могу, объяснить трудно…

— Все хорошо!.. О’кей… Мне совсем ясно. Как только пойму, что самое главное должен сделать, бояться не буду. И мысли плохие выброшу.

— Правильно! — Приблизившись к Сиду, Анна зашептала: — Здешние люди говорят — я предсказывать умею. Что сейчас прочла — мое тебе предсказание…

— Спасибо, миссис Анжела. Я рад, что нанес вам визит. — Неловко пожав протянутую руку, Сид попятился, выскользнул за дверь и с облегчением выскочил из грязного подъезда в прозрачное розовое утро. Над морем поднималось солнце. Сид устремился вниз, к идущему через хилую речушку мосту. Возле гаражей, выстроенных вдоль глубокого оврага, он затормозил, чтобы перевести дух. На дощатом сарае кто-то давным-давно начертал люминесцентной оранжевой краской: «I love you, Angela». Такой краской покрывают плавающие в море буйки. Наполовину облупившаяся, она все еще притягивала взгляд. Густо цвели, роняя белые лепестки, вишневые деревья. Сид достал золотисто-алый царственный шарф, который Арчи прислал Анжеле, и привязал его к гибкой тоненькой ветке. А потом, перепрыгивая через ступеньки, ринулся вниз. Когда Сид оглянулся уже с самой середины моста, то увидел серые прямоугольники пятиэтажек на Зареченских улицах и пеструю толчею сараев. У одного из них, взмывая на морском ветерке, трепетал, словно оперение сказочной жар-птицы, расписанный знаменитым кутюрье шелк.

Сид не знал, сколь часто потом будет вспоминать это утро. И когда через пару месяцев застрелят Версаче, и когда он сам наконец по-настоящему поймет пророчество Анны, и когда произойдут события, которые никто и никогда ему предсказать не смог бы.

Глава 7

Красивая женщина застыла у мольберта с кистью в руке, приглядываясь к холсту чуть прищуренными глазами. Она почти закончила полотно, написанное в крепких реалистических традициях. Если бы художница достаточно владела техникой живописи, то наверняка создавала бы почти фотографические отпечатки реальности, лишь едва меняя пропорции и объемы. Дело в том, что окружающая реальность художницу вполне устраивала, мало того, вызывала желание запечатлеть ускользающий облик прекрасного мира, словно лелеявшего ее в своих любовных объятиях.