Идеи и интеллектуалы в потоке истории

центральности, или «столичности» в интеллектуальном пространстве

[Коллинз, 2002], и практически все они в России отсутствуют.

Нет сети конкурирующих паритетных центров (лучшие силы —

в Москве, за немногими исключениями остальная философия в России

вторичная, ученическая, киснущая в самоизоляции). Гиперцентрализация

финансовых ресурсов, сосредоточение организационных основ интеллектуальной деятельности в столице —

таков известный фактор российской жизни, связанный с

авторитаризмом власти, установкой правящих групп на облегченный

контроль над финансовыми ресурсами и идеологическими,

культурными процессами.

Западнически ориентированные «провинциалы» вторичны — им

нечего предложить своего для мировой философии, где по-прежнему

доминируют Франция, Великобритания и США. Почвеннически

ориентированные «туземцы» зациклены на «величии и

предназначении России», что никому больше в мире не интересно.

«Провинциалы» (обычно живущие в двух наших столицах и

немногих крупных академических центрах), не успев освоить один

пласт идей, связать его с традицией, поставить и решить

соответствующие проблемы, перескакивают на новую

свежедоставленную моду, углубляя тем самым колею периферийности.

В этом смысле провинциализм москвичей и петербуржцев,

гордящихся своей принадлежностью к эзотерике феноменологизма

или последних писков постмодернизма, прочих пост- и нео-, даже

более удручает, чем честная «туземная» отсталость православных

державников из российской глубинки.

Метания от амбиций до самоуничижения объясняются отчасти тем,

что интеллектуальное самосознание следует за геополитикой: амбиции

сопутствуют успехам, повышению международного престижа вплоть

до сверхдержавности, самоуничижение более типично в периодах

геополитических провалов, стагнации и кризисов.

В философии воспроизводится характерная для России

геокультурная пубертатность: сознание подростка мечется между «я

самый умный в мире» и «я — ничтожество и ни на что не гожусь»

(анализ этого феномена см.: [Розов, 2011, гл. 9, 12]). Корневая причина

данного удручающего феномена — слабость в России

организационной и экономической автономии интеллектуальных

сообществ с угрозами и рецидивами ее полной ликвидации.

Уязвимость нашей философии в отношении к политическим

пертурбациям и охватывающим их историческим циклам имеет те же

корни.

100

Организационные основы российской философии чрезмерно

зависят от власти и режима. В циклической динамике нашей истории

при смене фаз дискредитация прежнего режима и его символов

«отменяет» и прежние философские достижения. Отсюда — известная

краткость, прерывистость мыслительных традиций, когда все

начинается «с нуля»: При этом либо заимствуются новые западные

идеи (при «Либерализации»), либо философия подчиняется религии,

идеологии (при «Авторитарном откате»), либо начинает доминировать

великодержавие-почвенничество (экспансионистское при «Успешной

мобилизации» и охранительное при «Стагнации»).

Корневая причина прерывистости отечественной философии —

слабость в России организационной и экономической автономии

интеллектуальных сообществ с угрозами и рецидивами ее полной

ликвидации. Кто-то «наверху» всегда принимает значимые решения

относительно материальных основ интеллектуальной жизни: для кого

открыть лабораторию, кому сколько дать ставок, какие давать рубрики

в журнале, статьи какого типа публиковать, издание книг какого рода

финансировать и т. д.

При отсутствии организационной и финансовой автономии

философам оказывается гораздо важнее наладить отношения

лояльности со своим начальством, чем тратить время и силы на споры

с оппонентами. Такой паттерн способствует процветанию

монологизма в российской философии, точнее, множества никак не

соотносящихся между собой монологов. Без стимулов изобретения

новой аргументации нет и настоящего развития философского

мышления.

Уязвимость нашей философии в отношении к политическим

пертурбациям и охватывающим их историческим циклам имеет те же

корни. Именно вследствие низкой автономии организационных основ

в сфере конкурентной борьбы (за административные и финансовые

ресурсы, за руководство на факультетах и в НИИ, за журналы, за

тиражи книг и т. д.) для российских философов значимость выигрыша

в публичной дискуссии ничтожно мала в сравнении с установлением

клиентарно-патронажных отношений с представителями власти.

Нет интенсивности и эмоциональности принципиальных споров,

поскольку философы не инвестируют в них силы и время, резонно не

ожидая от этой деятельности репутационных и прочих наград.

При отсутствии общего поля внимания, автономного интеллектуального

сообщества и общепризнанной иерархии

авторитетов престиж достигается преимущественно как механическое

следствие подъема по академической лестнице (обретение научных

степеней и званий, вхождение в элитарные кланы распределителей

ресурсов). Для такой карьеры активное участие в полемике,

предполагающей критику статусных оппонентов, не полезно, а опасно.

101

По этим причинам каждая группа философов «возделывает свою