Идеи и интеллектуалы в потоке истории

Циолковский) и научной фантастики (от романов Стругацких до

фильмов «Звездные войны»), я все же убежден в необходимости

поисков путей колонизации далеких планет.

Удастся ли обнаружить планеты, пригодные для колонизации и

переселения? Маловероятно. Получится ли до них долететь хотя бы

нескольким космонавтам-астронавтам? Тут вероятность снижается

еще на несколько порядков. Удастся ли осуществить сколько-нибудь

87

успешную колонизацию? Такая мизерная возможность потребует чуда

(чего-нибудь вроде «свертывания пространства»).

При всем этом работы в данном направлении вести необходимо.

Даже провал здесь оправдан: гибель человечества тогда будет

геройской и трагической («мы хотя бы попытались»), а не тоскливым

кошмаром, подобным тому, как миллионы лет назад вымерли

динозавры.

Поэтому пользуюсь здесь случаем выразить глубокое уважение тем

американцам, которые (по-моему, в гордом одиночестве) ведут

разработки в астрономии и планировании дальних космических

полетов, изобретают способы питания в космосе, ведут эксперименты

по длительному изолированному существованию команд добровольцев в замкнутом пространстве. Такие проекты

свидетельствуют о том, что Америка — действительно великая

держава и мировой лидер. Эти «бесполезные» работы даже отчасти

компенсируют неважное впечатление от внешней политики США,

которая иногда грешит откровенным эгоизмом, агрессивностью и

неуклюжестью (о чем лучше всего говорит Ноэм Хомский).

Итак, последняя моя философская мечта в этом затянувшимся

изложении имеет эсхатологический, а вернее — антиэсхатологический

характер. Человеческий род, несмотря на все свои грехи, достоин того,

чтобы пережить Землю и Солнечную систему.

Конечно же, на нашей планете жизнь пока устроена плоховато

(кроме благополучия «золотого миллиарда»). Жизнь народов и их

взаимодействие требуют обустройства сейчас, но это не освобождает

от ответственности за продолжение жизни человечества в далеком

будущем.

Историософия мечты простирается в далекий космос.

88

Часть II

ФИЛОСОФИЯ, НАУКА И ОБРАЗОВАНИЕ

В РОССИИ:

ТРАЕКТОРИИ КРИЗИСНОГО РАЗВИТИЯ

Глава 6. Философия и политика в россии: драма отношений в контексте

циклической динамики 

Структурная специфика российской философии

Есть ли свое узнаваемое лицо у отечественной философии?

Трудный вопрос. Попробуем прояснить его, обратившись к

истории мысли (разумеется, в очень кратком пунктирном виде).

После эпохи активного импорта французских (от Вольтера и

Дидро) и немецких (от Канта и Шеллинга) идей, во многом благодаря

взрывному « Философическому письму» Петра Чаадаева российская

мысль делится на западническое и славянофильское русла. Позже

набирают силу новые волны идейного импорта, прежде всего

марксистские и неокантианские течения, ведущие как к попыткам их

осмысления и развития (Г. Плеханов, Н. Грот, А. Введенский.), так и к

отторжению (К. Леонтьев, Н. Данилевский).

Во многом благодаря Вл. Соловьеву и разочарованию в интеллигентском радикализме наступает «веховский» период с

доминированием религиозно-философских исканий

(Дм. Мережковский, С. Булгаков, П. Флоренский), эту линию

продолжает послереволюционная эмиграция (Н. Бердяев, П. Струве).

Славянофильская, «византийская», антизападническая традиция

трансформируется в евразийство (П. Савицкий и др.).

В СССР философское пространство монополизируется государственным «марксизмом-ленинизмом», пусть и с

полукрамольными обертонами (А. Лосев, А. Зиновьев, Э. Ильенков,

М. Мамардашвили, Г. Щедровицкий).

Постсоветская ситуация вновь характеризуется сильнейшей

дивергенцией: с «туземным» полюсом державно-патриотического,

имперского, националистического уклона и «провинциальным»

полюсом западнических аналитизма, феноменологии, постмодернизма

и проч.21

20 В основу главы положен текст статьи: Судьба философии в контексте

циклической динамики России // Общественные науки. 2014. № 4. С. 108–

120.

21 Здесь и далее используется разделение «туземной» и «провинциальной»

науки в работе [Соколов, Титаев, 2013а]. Коротко, «туземцы» не признают

ничего, стоющего интеллектуального внимания, вне собственной

национальной традиции, тогда как «провинциалы» (большинство которых,

между прочим, — москвичи и петербуржцы) все внимание и энергию

90

Отвлечемся от содержания философских идей и присмотримся к

структурным характеристикам бытования и развития философии

в России. При таком взгляде обнаруживаются достаточно устойчивые

сквозные черты:

хрупкость и разорванность поля интеллектуального внимания,

нет упорного сосредоточения на определенном круге проблем

в течение хотя бы одного-двух-трех десятилетий;

прерывистость (нет единого продолжающегося потока мысли,

в каждый период все начинается будто «с нуля»);

отсутствие или слабость автономного развития; чрезмерная

зависимость от западной философии, как в подражании, так и

в отвержении; темы и подходы приходят извне;

воспроизводящаяся периферийность как во вторичной