Идеи и интеллектуалы в потоке истории

предполагает безопасность самой этой группы.

Кроме того, каждый Gemeinschaft нуждается в благоприятном

именно для его жизни ландшафте, здесь речь идет об экологическом

критерии испытания (см. выше).

Если в традиционных обществах Gemeinschaft в форме семьи, рода,

клана, соседства был вполне достаточным для осмысленной жизни

(духовного комфорта) его членов, то с развитием и уплотнением

межэтнических, международных связей, тем более в эпоху

глобализации, многим людям тесно в этих ближних мирках. Они

чувствуют свою жизнь полноценной, когда общаются с близкими по

духу и интересам люди далеко за пределами своих близких кругов.

Современный человек может одновременно принадлежать нескольким

сообществам, в том числе, включающим представителей других

городов, стран и континентов (например, посредством социальных

сетей в Интернете, через встречи, конкурсы, конференции и т. д.).

Такие возможности и сообщества также нуждаются в защите.

На этом уровне успех исторического испытания состоит в

поддержке таких локальных традиционных и вполне

космополитических Gemeinschaft. Но что для этого нужно? Каковы

дальние условия?

Здесь следует вспомнить стародавние утопические мечтания о том,

что когда-то в прекрасном будущем все люди на Земле станут

братьями, избавятся от отчуждения, конфликтов, агрессии, ненависти,

насилия. Поступим с этими благонамеренными мечтами «с римской

250

брутальностью и прямотой» (как выражался С. С. Аверинцев) —

отвергнем их как неосуществимые и бесполезные.

В рассуждениях о реальной исторической динамике и

направленности социальной эволюции худшим подходом является

гуманитарное прекраснодушие — представление о том, что история

управляется некими идеальными ценностями.

Эффективные технологии, социальные формы и культурные

образцы почти никогда не являются эффективными для всех.

Напротив, увеличение безопасности одних часто приводит к

нарушению безопасности других. Наиболее остро это проявляется в

росте дефицита ресурсов, который часто порождает конфликты,

нередко получающие форму насилия — мятежей или войн, что сразу

же обрушивает благополучие, свободу множества людей.

Стремления индивидов и сообществ к успеху, первенству,

экспансии, победе над конкурентами и противниками, захвату

ресурсов, преимущественно заботе о «своих» в сравнении с «чужими»,

а также продолжающийся демографический рост и неизбежные

ситуации дефицита — все это делает неизбежными напряжения и

конфликты как внутри обществ, так и между ними.

Даже в малой стране нельзя построить полноценный Gemeinschaft.

Такое возможно лишь в тех поселениях, маленьких городках, где

каждый лично знает каждого.

Отсюда следует жесткий вывод: условия благоприятного

существования и развития Gemeinschaft (ближних факторов

полноценной жизни индивидов) должны включать строгие

формальные правила, ограничения, которые не позволяют

неизбежным напряжениям и конфликтам наносить ущерб ни

Gemeinschaft, ни их членам. Чтобы эти правила действовали, нужны

инстанции, обладающие авторитетом и силой, способные налагать

эффективные санкции на нарушителей (от индивидуальных

преступников, террористов до репрессивных и агрессивных

государств), нужны также четкие критерии — что считать

нарушениями.

Здесь оказывается необходимым второй компонент классической

оппозиции Ф. Тённиса — Gesellschaft как холодная формальная

структура, обеспечивающая строгое выполнение участниками писаных

правил (законов). Эту роль могут играть и городские мэрии,

муниципалитеты, и  государства, ведомства, суды и

надгосударственные органы власти в конфедерациях (типа

Европейского Союза), и формальные международные организации

(структуры ООН, Международный Суд и др.).

Таким образом, главным историческим испытанием оказывается

способность обществ создать и «настроить» такие большие

251

Gesellschaft  (государства, межгосударственные и внутригосударственные

формальные структуры), которые

предоставляли бы наиболее благоприятные условия для развития

разнообразных малых Gemeinschaft, обеспечивающих, полноценную

(свободную, достойную, счастливую, осмысленную) жизнь индивидов.

Даже принятие такой версии оставляет обширное пространство

затруднений, касающихся уточнения понятий «условий», «счастья»,

типов «комфорта», «осмысленности жизни», оснований такого

постулирования, тем более при сравнении с реальными стремлениями

исторических акторов. Насколько привлекательным и обещающим

окажется это пространство для будущей философии, покажет время.

Главная черта истории, как и жизни, состоит в изменении. То, что

умерло, уже не изменяется. Пока живут и меняются человеческие

общества, продолжается история. Если у истории есть смысл, то он

тоже живой и подвержен изменениям. Найденная форма для смысла

истории — перманентное самоиспытание человеческого рода —

предоставляет обширное пространство для изменения содержания

этого смысла.