Идеальный вариант

А там, кроме погоды и подружек, скачущих через скакалку, злые мальчишки, что, завидев девочку, станут свистеть, улюлюкать и громко орать обидные кричалки:

– Верка, Верка – в попе грелка.

Или еще хуже:

– Сазонова Верка – корова Сопелка.

Сопелка – потому что у нее аденоиды. Нос вечно сопливый, забитый и хлюпающий, и она им громко и натужно сопит. А корова – потому что девочка полная. А как иначе, если вместо еды – сплошные перекусы. Бабушка кашеварит, конечно, но пока всех накормишь-напоишь, самой о себе заботиться охота пропадет. Кусок хлеба в рот засунешь, яблоком похрустишь – да и ладно. А за куском хлеба тянется баранка, за ней – пряничек, а потом и сухарики на закуску. Как тут похудеешь? Да она и не старается. Даже наоборот. Худеть нельзя. Ей сила нужна и мощь. Будет тощей – не сможет ни маму ворочать, ни ребятню таскать.

Ребятня, кстати, получилась славной. В меру хулиганистая, в меру послушная. Бывает, нашкодят, нашалят, а потом встанут перед старшей сестрой (Пашка глазки в пол, Машка с ноги на ногу мнется) и тянут дружно:

– Плости, Велуня.

Иногда уставала, сердилась, говорила:

– Все, команда. Тишина на корабле. Мне уроки надо делать.

Близнецы хоть и маленькие, но понятливые. В уголок отойдут, шушукаются, сидят смирно. Пять минут. А потом снова-здорово:

– Велуня, поиглай, почитай, ласскази!

Какая тут алгебра? Да и музыка? Разве что в виде колыбельных.

– Баю, баюшки, баю, – выводила протяжным сопрано. Папа улыбался, мама смотрела в потолок, бабушка уходила дымить на лестницу, Пашка и Машка закрывали глаза и шептали из-под старых лоскутных одеял:

– Спокойной ночи, Велуня.

В июне сорок первого близнецам исполнилось три. Они здорово выросли и начали выговаривать звук «р», но старшая сестра так и осталась Велуней. Теперь она водила их в садик. Заплетала косы Маше, завязывала шнурки Паше и обоим нещадно высмаркивала носы, чтобы не сопели, как она. Велуне было тринадцать. Она мало изменилась. Вытянулась, конечно, но и округлилась не меньше. По двору не ходила, а шмыгала, в школе, скорее, отсутствовала, чем присутствовала, а дома пахала споро и весело, подпевая включенному на улице репродуктору. Посуду больше не била, вещей не пачкала, борщей не пересаливала. И даже в бабушкином безэмоциональном и сухом «Вера» появились казавшиеся нелепыми нотки уважения.

На фронт папа не ушел, а сбежал. Думал, даже в окопе лучше, чем в комнате, пропахшей лекарствами, слезами, унынием и лозунгами о победе коммунизма. Не знал, куда податься, да и побаивался. Теща все-таки не абы какая: вхожа в кабинеты и разные важные организации. У них, как известно, длинные руки и всевидящее око. Лучше не связываться. А тут такая удача – война. Уйдешь без всяких претензий, никто и слова худого не скажет. Не сказали. Ни тогда, ни потом. Так уж принято: о покойниках либо хорошо, либо ничего. Бабушка поджимала губы и помалкивала, а Велуня напоминала близнецам, каким папа был замечательным и как их любил. Они верили. Старшая сестра никогда не обманывала. Один только раз, когда обещала, что уедут из Ленинграда вместе. Так не специально. Девочка же не думала, что у ног устраивающей отъезд бабушки разорвется бомба, и надежда на всеобщее спасение будет похоронена вместе с ней. Обманула и во второй, когда сказала, что маму ночью эвакуировали вместе с другими тяжелобольными и они обязательно встретятся после войны. Мама умерла не от голода: перерезала вены вилкой. Днем услышала, что открыли Дорогу жизни, решила, что по ней дети смогут пройти только без нее, и освободила путь.

Велуне было пятнадцать. Ее приняли на оборонный завод, а близнецов забрали в эвакуацию, позволив укутать их посильнее и услышать на прощанье такое сладкое и родное:

– Спокойной ночи, Велуня.

Спокойными ночи у нее не были до тех пор, пока не исполнилось восемнадцать и она не получила, наконец, разрешение забрать Пашку и Машку из детского дома.

– Дура! – говорила соседка по квартире. – Война закончилась вместе с мужиками. Ты хоть и некрасивая, но молодая, да еще с законными метрами. Хоть какой-нибудь жених, пусть плохонький, да найдется. А с таким довеском кому нужна?

Велуню подобные мысли не посещали. Заботило только одно: найти, забрать, обнять, привезти. Успокоилась, когда ее обвили детские ручонки, зашмыгали носами, завизжали в самое ухо:

– Велуня!