– Безвозвратно.
Вздохнули в унисон.
– Ну, так она про замужество и доложила. Только мы не знали, живут ли, хорошо ли?
– Хорошо живут.
– Славно. А Нина как?
– Прекрасно. В цирке работает.
– Бухгалтером?
– Почему бухгалтером? Акробатом.
– Ну, надо же! А ты? Работаешь?
– Работала. Врачом. Стоматологом.
– Дантистом? Ты? Мне казалось… Хотя…
– Что? Что, пап?
– Да нет, ничего. Что было – прошло и не имеет никакого значения. Важно то, что здесь и сейчас. У тебя вот детей двое, семья хорошая, профессия замечательная.
– Да уж. – Ирочка до боли закусила губы.
– И у меня-то, дочка, тоже все хорошо. Было, по крайней мере, раньше. И очень хорошо было. Наверное, просто лимит исчерпался. Хотя здешние врачи говорят, что надеяться можно. Я верю. Пытаюсь. Главное, чтобы она надеялась, не отчаивалась, и тогда, даст бог, выкарабкается.
Девушка снова положила ладонь на холодную руку отца, слегка сжала:
– Обязательно.
Тот молчал какое-то время, задумавшись о чем-то своем, потом сказал:
– Но знаешь, дочка, самое интересное, что для глобального ощущения счастья это не имеет никакого значения.
– Как это? – Она ничего не поняла.
– Я буду горевать, но я не стану несчастным, ведь прожитых в счастье лет у меня уже никто не отнимет.
– А ты был счастлив? – Голос немного подмерз. Детская обида снова дала о себе знать. Она ждала папу, а он был счастлив где-то там, без нее.
– Всегда. – Отец не обратил никакого внимания на зазвеневший холодок в тоне дочери. – А знаешь почему?
– Почему?
– Потому что всегда делал то, что хотел. Не в мелочах, конечно. Так живут только эгоисты и вряд ли чувствуют себя счастливыми. А по большому счету всегда следовал своим желаниям.
– Полюбил – ушел?
– И это тоже. Было бы два несчастных человека, а так четыре вполне состоявшихся. Я не прав?
– Не знаю. По-моему, надо сохранять семью.
– По-твоему? – Взгляд отца был слишком пристальным, и Ира смутилась, повторила только:
– Не знаю.
– Короче, то, что каждый сам кузнец своего счастья, – это не просто слова, а очень правильные слова. И ковать надо. Надо ковать, дочка, пока силы есть и желание. Вот я выковал и теперь борюсь за то, чтобы оно продолжалось.
– Как… – Ирочка замялась… – твой сын? – Слово «брат» замерло в подсознании и так и не родилось на свет.
– Хорошо. Крутится. Свой бизнес. Не очень большой, но хватает. Он и мать сюда отправил, оплачивает все, переживает. В общем, хороший получился пацан, правильный. Тоже, между прочим, уже отец. С женой, правда, разошелся. Она хотела, чтобы он продолжал на чужого дядю горбатиться, переживала, умоляла не рисковать. В общем, не его женщиной оказалась. Не зря же говорят, что муж и жена – одна сатана. Зато теперь счастлив.
– Понятно. А мама почему не твоей оказалась?
– Просил ее от тещи съехать в съемные метры. Она отказалась. Я ждал. Долго.
– От бабулечки? Уехать? Но почему?
– Чтобы крылья расправить, Ирка. Чтобы своим умом жить. Но пришлось уйти, чтобы мама смогла это сделать.
Снова замолчали. Она наблюдала за голубями, что толкались возле разбросанного пшена: гулили, отпихивали друг друга, наскакивали на соперников грудками и угрожающе клевали воздух. Все занимались одним делом, все действовали сообща, и, несмотря на явное желание каждого урвать лучшее зернышко, находились они в полнейшем согласии с окружающим миром. Ирочка отвела глаза от стайки и подняла вверх. Там, снисходительно наблюдая за происходящим, кружила одна-единственная голубка. Почему решила, что это именно самка, она не знала. Возможно, ее убедил в этом белый цвет или грациозность, с которой птица выписывала круги. На самом деле, пол не имел никакого значения. Важным было то, что время от времени кто-то из дерущихся на земле голубей поднимал клюв к небу и кричал что-то одинокой птице. Ирочка будто понимала смысл этих выкриков:
– Лети сюда!
– Все клюют, не будь дурой!
– Надо кушать, пока есть что!
– Голубь ты или кто? Здесь пшено!
– Куда ты собралась?
– Все нормальные голуби тут, а в небе ловить нечего.
Белая голубка сделала последний круг, стала снижаться, но, неожиданно резко взмахнув крыльями, взвилась вверх и скрылась из виду. Ирочка долго смотрела ей вслед. Показалось, что птица выглядела совершенно счастливой.
Через неделю она полетела в Канаду. Разводиться. Вслед звучал единый хор:
– Дура!
Там же встретила сестра, хотя выразилась помягче:
– У вас же дети.
– Детей это не касается, – Ира всем отвечала резко. Очень боялась спугнуть внезапную решительность.
Антон решение жены не одобрил, но принял безоговорочно. Так – значит так. Ясно ведь, былого не вернешь, а грядущее с непрерывной тошнотой друг от друга представляется весьма туманным. Развелись. Можно было возвращаться. Были варианты куда. Обратно к морю и солнцу. Или обратно к профессии – в Москву под крыло к Штейну, к большой зарплате, корочке КМН и понятным перспективам.
– И что думаешь? – спросила как-то Ниночка, вернувшаяся с очередных гастролей.
– Думаю, обратной дороги нет.
– Как это нет? Да ты что? – Она сразу включила пятую скорость. – Да стоит только захотеть… – Но Ира была начеку и нажала стоп-кран:
– А я не хочу!
– Как это?