Идеальный вальс

А вот Дори, она волновала его больше всего. Он не знал, как с нею обращаться. Она казалась такой хрупкой.

В карете она сидела как тонкая, изящная небольшая кукла. Ее кожа имела фарфоровую бедность и была прекрасна, ее глаза, большие и темные, казались слишком огромными для ее измученного, такого маленького личика. Судя по ее фигуре, сказать, что эта малышка регулярно крадет еду, было нельзя. Жаль, что он никак не мог найти способ до нее достучаться.

Та гувернантка была неправа. Дори не была слабоумной. Она просто не разговаривала. Она понимала все, что говорили, и Себастьян полагал, что она умеет читать, но от книг, которые он им купил, она, казалось, получала очень мало удовольствия. Она наотрез отказывалась писать, кроме как копировать текст. Кроме этих случаев все остальное время она была довольно смышленной и невероятно послушной. Что было так противоестественно для ребенка, которому только что исполнилось двенадцать.

Его постоянно терзала тревога за нее. Однажды он попытался показать ее доктору, чтобы узнать, было ли ее молчание вызвано повреждением горла, но она активно этому сопротивлялась, и вид ребенка с белым лицом, молча отбивающегося от доктора своими энергичными небольшими кулачками, разрывал ему сердце. И он отослал доктора.

В течение следующих нескольких недель ее большие, серые глаза смотрели на него с упреком.

А сейчас она аккуратно сидела на своем месте, покорно осматривая достопримечательности Гайд-парка. Он понятия не имел, что творилось в ее головке. Но он должен продолжать свои попытки.

Уже дюжину раз он пожалел, что с ними не было леди Элинор. Она знала бы, что делать, как говорить с ними. Но она прислала свои извинения, утверждая, что уже приняла другое предложение на это утро. Себастьян понял причину, почему она отказала ему. Леди Элинор, должно быть, обиделась на то, что он умчался в Манчестер, попросив своего друга передать его извинения. По крайней мере, он должен был найти хотя бы одну минуту, чтобы написать ей записку. И отдать распоряжение своему дворецкому послать ей цветы.

– А сейчас мы подъезжаем к пруду, – сказал он. – Дори, ты хочешь покормить уток?

Она поглядела на пруд, но не ответила. Он приказал кучеру остановиться.

– Почему мы остановились? – возмутилась Касси.

– Чтобы покормить уток.

– Чем?

Себастьян достал большой пакет черствого хлеба.

– Вперед. Прыгайте.

– Я не хочу кормить этих глупых уток, – проворчала Касси. – Я ненавижу уток.

– Не важно. Я хочу, чтобы вы их покормили, и свежий воздух вам полезен.

– Свежего воздуха в Лондоне не существует!

– Да, никак не сравнить с чистой, сладкой атмосферой Манчестера, – с иронией согласился Себастьян. Затем весело добавил: – А сейчас выйди из кареты, Касси, или я и тебя скормлю уткам. Хотя с таким угрюмым видом ты наверняка устроила бы этим бедным созданиям несварение желудка.

Надувшись, Касси неторопливо спустилась вниз, за ней следом – Себастьян, который повернулся, чтобы помочь выйти из кареты Дори. Она немедленно отступила, и он проклял себя за свою забывчивость. Касси отпихнула его и протянула руку сестре. Дори взяла ее и осторожно по ступенькам спустилась вниз. Она выглядела так, словно любой порыв ветра может унести ее прочь.

Они подошли к пруду, и Себастьян, разломив хлеб, дал его девочкам, чтобы те бросали его уткам. Птицы, с кряканьем, толпой подплыли к берегу, образовав шумную крикливую массу. На пару минут Касси забыла, что ненавидит уток и бросила им немного хлеба, при этом она смеялась, поскольку те боролись за каждую крошку и ругались друг с другом за кражу лакомого куска.

Это был заметный успех.

Дори тщательно отламывала от своей части хлеба крошечные кусочки и бросала их один за другим, выискивая самых маленьких уток, раненых и нерешительных. Она делала это очень серьезно и неспеша, как будто данное занятие требовало огромных усилий.

Ей понравилось кормить уток, подумал Себастьян. Им следует приехать сюда еще раз. Каждый, даже крошечный, положительный случай был еще одним шагом вперед.

Когда он решил взять их с собой в Лондон, он исходил из того, что Дори, так или иначе, но успокоилась, увидев его, вернувшегося домой. Конечно, она не выказала этого ни словом, ни делом, но у него сложилось такое впечатление, которое подтвердила и его экономка, миссис Эллиот, утверждавшая, что ребенок слегка расслабился при его появлении в доме. И хотя она все еще продолжала сохранять между ними дистанцию, она все же казалась менее обеспокоенной, когда он находился рядом; как человек, который боится собак, однако успокаивается в присутствии большого, свирепого сторожевого пса.

Итак, они слегка продвинулись вперед, благодаря кормлению уток.

– Ах, я вижу, что утки также обучают и вас, мистер Рейн, – раздался голос позади него. – Они требовательные создания, не так ли?