Раскрытую книгу я положила рядом с нетронутым десертом, а сама повертелась на диванчике, устраиваясь поудобнее, и взяла в руки чашку слегка остывшего кофе, уставившись на него точно с таким же выражением лица, как девочка на иллюстрации — на бутылочку: смесь любопытства, подозрительности и готовности выпить содержимое чисто эксперимента ради.
Итан прыснул и немедленно защелкал камерой. Я принюхалась к чашечке и поняла, что тщательно подобранное выражение лица «поплыло», выпуская наружу настоящие чувства: удовольствие из-за хорошо проделанной работы, наслаждение уютом и легкое удивление.
А кофе оказался шокирующе приличным, без неприятного послевкусия и тяжелого вяжущего ощущения на языке, как это обычно бывало с пережаренными зернами или слишком крепким напитком. Легкая горчинка скрашивалась нежной пенкой и терпким коричным ароматом, и на последних кадрах я довольно щурилась, как старая кошка на завалинке в солнечный день. Итан многомудро пролистал снимки, одобрительно кивнул и только потом заметил:
— У тебя усы из пенки.
— Все еще симпатичнее, чем твои, — огрызнулась я и потянулась к салфетнице. — Удовлетворен? Теперь расскажешь мне, что случилось с Верой?
Итан разом растерял все игривое настроение и обернулся к стойке.
— Макс, сделаешь, как обычно?
На юном лице симпатичного баристы за стойкой отразился суеверный ужас, но он мужественно кивнул, и все звуки в зале на пару минут заглушил шум кофемолки. Над столиками поплыл густой горьковатый аромат нагревшегося зерна.
Я стащила с тирамису нарезанную клубнику и листик мяты, но вкуса почти не почувствовала. В чашке Итана плескалось нечто, по консистенции напоминающее мазут, и пахло оно так, что перебило даже навязчивый маслянистый запах розового веника.
— Что ж ты сразу кофейные зерна не жуешь? — поинтересовалась я.
— Пей свое молочко и не завидуй, детка, — отбрил Итан, в два глотка приговорив половину чашки, и вздохнул так тяжело, словно это я заставила его пить кошмарную бурду, которую, кажется, даже процедить забыли. — В общем, Вера… чтобы ты понимала, мы жили у Терлецких прудов, и она никогда не уходила далеко от воды. В тот день я сильно задержался в кофейне, договаривался с одним… неважно. Я пришел к дому во втором часу ночи, было темно. Мне еще показалось, что я видел женщину в пуховике, как у Веры, но она шла уже у дальней парковочной калитки… — заметив мой остекленевший взгляд, Итан спохватился и пояснил: — Там то еще жилое гетто, все дворы в запаркованных машинах, и выделено несколько зон с «именными» местами. Каждое огорожено забором с индивидуальной калиткой с навесным замком. Самая дальняя уже в глубине квартала, так что я подумал, что Вера не могла уйти так далеко, и поднялся в квартиру. Но ее там не было. — Итан на мгновение сжал губы, остановив невидящий взгляд над моей макушкой. — Сумка, телефон, шапка — все лежало в прихожей. Сапоги остались на полке. Входная дверь была заперта, но замок срабатывал автоматически, когда ее захлопывали, так что это еще ни о чем не говорит… в общем, только пуховика на вешалке не было. Как будто Вера завернулась в него, захлопнула дверь и вышла из квартиры в домашних тапочках, обо всем позабыв. Больше ее не видели. А через три дня моя метка поблекла, и Инна Молога попыталась ее перекрыть, но обломалась, — закончил Итан, улыбнувшись так мстительно, словно неудача навки доставила ему ни с чем не сравнимое удовольствие. — Инна надеялась, что на сороковой день метка сойдет сама, но обломалась снова.
— Вера была очень сильной, — задумчиво кивнула я. — Ее метка не сойдет никогда.
У Итана сделалось очень интересное выражение лица — не то злорадное, не то испуганное. Он машинально потер левую половину груди и, подумав, запустил ложечку в мое тирамису.
— Инна сказала, что навки иногда уходят сами, — сообщил он и, помедлив, пододвинул к себе баночку. — Но Вера меньше всего походила на человека, обретшего душевный покой. Ее ужасно бесила привязанность к воде, и она пыталась найти какие-нибудь лазейки, чтобы не торчать у Терлецкой рощи, как собака на коротком поводке. Она не слишком любила рассказывать о себе, но фотографии у нее дома, кажется, были со всего света собраны. — Итан остервенело заскреб ложечкой по стремительно пустеющей банке. — После такой жизни невозможно привыкнуть к четырем стенам и маленькой рощице.
— А ты много путешествовал? — бездумно спросила я, спрятав нос в своей чашке.
— Только до того, как встретил Веру, — скупо отозвался Итан и отставил пустую баночку, противно звякнув о блюдце. — Ну как, мой рассказ «очень помог»?
— Пока не знаю, — честно покаялась я. — Мне нужно поговорить со старшей сестрой.
— Так Инна в курсе, — пожал плечами Итан и тут же догадался: — А, с твоей старшей сестрой… а ей-то какое дело?
— Ну, Инне плевать, — неопределенно хмыкнула я, — но кого-то же должны заботить таинственные исчезновения древней нежити.
По крайней мере, кого-то помимо меня. Потому что одной навки точно недостаточно, чтобы разобраться в происходящем.
Глава 4 Дело труба