«
Глава 5
Когда лорд Камерон с дочерью возвращались домой из особняка Уэстли, на улицах уже стемнело. Голова у Изабель ужасно болела, и боль с каждой минутой усиливалась. Отец же за все время пути не проронил ни слова. Он молча смотрел в окно экипажа, и все его поведение свидетельствовало о том, что он весьма удручен произошедшим. Впрочем, Изабель такое поведение отца вполне устраивало, хотя очень хотелось спросить, что произошло между ним и Маркусом Хоксли.
Когда карета подкатила к их особняку на Парк-лейн, пошел мелкий холодный дождь, окутавший майский вечер унылым серым покрывалом, что вполне соответствовало ее настроению. Тяжело ступая, Изабель поднялась следом за отцом по ступеням парадного крыльца и вошла в мраморный холл.
В ноздри ей тотчас же ударил аромат жареного барашка, и Изабель почувствовала, что ужасно проголодалась. Только сейчас она сообразила, что пропустила не только ленч, но и обед. Ей захотелось сменить свое шелковое платье с низким вырезом на что-нибудь более подходящее, а затем сказать горничной, чтобы принесла ужин в ее комнату. После чего она занялась бы своими любимыми акварелями — это всегда успокаивало ее и утешало.
Дворецкий принял у нее плащ, и Изабель сразу же направилась к лестнице. Уже поднявшись до середины, она вдруг почему-то остановилась и, обернувшись, посмотрела вниз.
Отец, стоявший у подножия лестницы, не сводил с нее глаз, когда же взгляды их встретились, его лицо исказилось от ярости. Несколько секунд спустя он резко развернулся на каблуках и исчез. Правда, Изабель еще какое-то время слышала эхо его шагов, прокатывавшееся по коридору и разносившееся, как ей казалось, по всему дому. Он вышагивал как генерал, идущий впереди своего войска, ведущий его в бой.
Закусив губу, Изабель бросилась к себе в комнату. Захлопнув за собой дверь, она швырнула свой ридикюль на постель и осмотрелась. В углу комнаты, под окном, стоял мольберт с незаконченным пейзажем, и он словно манил ее к себе. Рядом с картиной помещался небольшой столик, уставленный баночками с кистями и водой, были здесь также крошечные кубики акварельных красок.
Изабель не позволяли использовать одну из комнат дома в качестве студии, и потому она отвела для этой цели угол своей спальни. Поначалу, когда Изабель только начала увлекаться искусством, отец оплачивал ее уроки, так как считал их составной частью образования молоденькой девушки, вступающей в общество. Но затем, когда она проявила подлинный интерес к живописи и пожелала учиться дальше, граф решительно заявил, что
Приблизившись к мольберту, Изабель взяла со столика кубик светло-синей краски и обмакнула его в воду. Затем потянулась к мягкой кисти из меха куницы и снова взглянула на пейзаж, представлявший собой изображение той части Гайд-парка, которая нравилась ей более всего, — то была речка Серпентайн в весеннее время. Сегодня утром она нанесла последние мазки на небо на картине, но теперь, взявшись за кисть, сразу же почувствовала, что ей не удастся обрести знакомое внутреннее спокойствие, нервы ее все еще были напряжены, и мазки получались не плавными, а резкими и порывистыми, так что облака на картине выходили искаженными.
Господи, что же с ней такое?! Даже любимое занятие не могло ее сейчас успокоить. Тут послышался осторожный стук в дверь, и Изабель пришлось прервать свое занятие. Обернувшись, она крикнула:
— Да, войдите!
Дверь тотчас отворилась, и в комнату вошла ее горничная Кейт, женщина довольно невзрачная, темноволосая и темноглазая, ужасно болтливая, к сожалению.
Окинув хозяйку пытливым взглядом, Кейт сообщила:
— Ваш отец просит вас к себе, леди Изабель.
— А где он?
— В библиотеке.
Но она все же надеялась — успокаивала себя мыслями о том, что ее замысел удался и что теперь Уоллингу не удастся завладеть ею. Вне всякого сомнения, леди Ярмут уже принялась сообщать скандальную новость своим знакомым светскими дамам, так что завтра утром о ее «отношениях» с Маркусом Хоксли будет знать весь Лондон. Следовательно, она, Изабель, сможет уехать к тете в Париж.