Идеальный Штат

– Да, у нас есть мозг, у тебя и у меня. То, что мы «чувствуем» и «думаем», – это результат химических процессов внутри наших голов. Разве это отличается от эмоций машинорожденных? Биты или гормоны, какая разница?

Она посмотрела на меня в упор.

– Конечно, разница есть. Этот мир, каждый из этих миров... они фальшивые.

– Так же, как и «реальный мир». Когда люди снаружи прикасаются к предметам, они «чувствуют», как электроны материи передают электромагнитные сигналы в электроны их пальцев. То, что они «видят», – это фотоны, попадающие на сетчатку глаз. Все это энергия, запрограммированная в очень маленьком масштабе.

– Очень научно для фэнтезийного Штата.

– Фэнтезийный не обязательно означает примитивный, – возразил я. – Насколько помню, я где-то читал, что Модеры признают права машинорожденных. Разве они не оставляют Штат жить своей жизнью после смерти живорожденного?

– Ага, – сказала она. – Но в итоге они повергают Штат обратно в хаос, затем забрасывают туда новорожденную реальную личность, чтобы, повзрослев, она там правила. Но это к делу не относится. Чего ты добился в своей жизни? По-настоящему?

– Я объединил...

– Из того, что они не могли запрограммировать в Штате изначально? – уточнила она. – Что-то реальное.

– Я уже сказал, что не согласен с твоим толкованием реального.

– Но согласись, что они могли бы изначально устроить в твоем Штате всеобщую гармонию, так? С налаженным мировым правительством?

– Полагаю, да.

– Они считают, что должны нас чем-то занимать, развлекать. Отвлекать. Это и есть наши жизни – сложные развлекательные симуляции. Они заставили меня родиться в Штате, в котором господствует устаревшая социальная система из прошлого Земли, чтобы я изменила ее, решая проблемы, которые в реальном мире решили столетия назад. Бессмысленно.

Я сложил руки на столе и посмотрел в окно.

– Что? – спросила она.

– Ненавижу проигрывать спор, – сказал я. – Но ты права. Это... это беспокоит меня.

– Хм, – произнесла она. – Не ожидала, что ты это признаешь.

– Проблему представляет не сама симуляция, – сказал я. – Машинорожденные – люди, и то, что они чувствуют, что я чувствую, реально. Что я ненавижу, так это способ, каким Модеры подрывают наш авторитет. Думаю, я бы смирился, если бы не грызущее беспокойство о том, что они делают испытания достаточно трудными, чтобы заинтересовать нас, но не настолько трудными, чтобы мы проиграли. Но нам хотя бы может угрожать смерть.

– Ха! – сказала она, махнув рукой. – Это миф.

– Что? Конечно же нет.

– О, да. Клянусь. Живорожденные не умирают от других причин, только от старости. По крайней мере, пока не достигнут поздних веков своей жизни. Тогда Модеры начинают позволять им сталкиваться с живорожденными из других Штатов. Мы можем убить друг друга, но наши симуляции... нет, в них нам не угрожает никакая опасность. Я видела Штаты, где живорожденные абсолютно ни на что не способны – и все равно добились необходимого минимума из того, что должны были сделать.

Я не ответил.

– Ты не веришь мне, – заметила она. – Я могу предоставить...

– Я верю тебе. Я знаю.

Я знал. О, мне совсем не хотелось это озвучивать, даже думать об этом, но я предполагал такой оборот. Еще с моей первой поездки в приграничный Штат, когда во мне зародилось беспокойство.

Это была настоящая причина, по которой я избегал другие Штаты и других живорожденных. Все, что мы делали, было подобно игре тех людей на улице, вооруженных пистолетами с краской. Наши жизни – игры.

Мое тайное беспокойство заключалось не только в том, что я могу оказаться обычным, но и в том, что со мной нянчатся. Как с малышом в колыбели.

– Мне жаль, – сказала она. – Лучше, когда мы можем просто притворяться, да?

– Лучше – это сомнительное определение, – ответил я, снова посмотрев в окно. Опять пошел дождь. – Я по-прежнему думаю, что в наших жизнях есть смысл. В успехах, которых мы добиваемся, в том, кто мы.

– О, я не говорю, что смысла нет. Я просто считаю, что нам не следует позволять им преподносить его на блюдечке с голубой каемочкой. Как, например, эту встречу. Я игнорировала всех других живорожденных, которые просили о встрече со мной.

– Почему же пришла сейчас?

– Потому что ты первый, кто выбрал меня из конца списка совместимости. Мне стало любопытно.

Софи рассматривала меня, взмахивая длинными ресницами. Как там она сказала? Любопытно? Тогда зачем выбирать красивое платье и наносить макияж?

«Боги, – подумал я, глядя на нее. – Боги, я действительно нахожу ее интересной».

Как неожиданно. Я потянулся за другим бокалом и обнаружил на столе слова, появившиеся возле пролитого вина. Их словно выткали в самой скатерти.

«Я ИДУ, МАЛЫШ. ТЫ БУДЕШЬ КРИЧАТЬ. Я СДЕЛАЮ ЭТО ДЛЯ ТВОЕГО ЖЕ БЛАГА».

«Черт возьми, Мелхи, – подумал я. – Не сейчас».

Не хотелось даже думать о том, как он взломал общий Штат.

– Пойдем отсюда. – Я встал и передвинул салфетку на послание Мелхи.

– Пойдем?

– Еда меня не интересует.

Она пожала плечами, поднимаясь.

– Мы оба просто мозги, плавающие в питательной жидкости. Пища – это для удобства. Она помогает нам притворяться.