Идеальный шпион

Его берлинская квартира находилась в центре Курфюрстендамм, на верхнем этаже приземистого дома постройки Бидермайера, чудом уцелевшего от бомбежек. Окна его спальни выходили в сад, а потому он не слышал, как подъехала машина, но услышал мягкие шаги по лестнице и вспомнил, как фремденполицаи крались по деревянной лестнице герра Оллингера на заре — в часы, которые больше всего любит полиция, и Пим понял, что это — конец, хотя, представляя себе конец своей деятельности, не ожидал, что это произойдет именно так. Оперативники чувствуют подобные вещи и привыкают доверять своему чутью, а Пим был дважды оперативник. Так что он знал: это конец, и в общем-то не был ни удивлен, ни обескуражен. В одну секунду он выскочил из постели и кинулся на кухню, потому что на кухне были спрятаны ролики пленки для его очередного свидания с Акселем. К моменту, когда раздался звонок в дверь, Пим уже размотал шесть катушек и засветил их, затем запалил мгновенно воспламеняющийся шифрблокнот, который он оборачивал клеенкой и прятал в бачке уборной. Вполне приемля свою судьбу, он подумал даже о более радикальных мерах, ибо Берлин — это не Вена, и он держал в ящике ночного столика пистолет, а другой — в ящике в холле. Но извиняющийся тон, каким в щель для писем прошептали: «Герр Пим, проснитесь, пожалуйста», охладил его, и когда он, заглянув в «глазок», увидел дружелюбную фигуру лейтенанта полиции Доллендорфа и рядом с ним молодого сержанта, то со стыдом представил себе, какой вызвал бы у них шок, решись он принять радикальные меры. Значит, они не врываются, а вежливо входят, подумал он, открывая дверь: сначала волчата разбегутся по зданию, потом мистера Славного Малого выведут из парадной двери.

Лейтенант Доллендорф, подобно многим другим в Берлине, был клиентом Джека Бразерхуда и получал некоторый навар за то, что смотрел в другую сторону, когда агентов переправляли туда и сюда через Стену в его округе. Это был уютный баварец, который любил все, что любят баварцы, и в дыхании его всегда чувствовался запах сосисок.

— Извините нас, герр Пим, простите, что нарушаем ваш покой так поздно, — начал он, широко улыбаясь. Он был в форме. Его пистолет по-прежнему находился в кобуре. — Наш герр коммандант просит вас немедленно прибыть в штаб по личному и неотложному делу, — пояснил он, по-прежнему не дотрагиваясь до оружия. Голос Доллендорфа звучал твердо и в то же время смущенно, а сержант острым взглядом провел вверх и вниз по лестнице. — Герр коммандант заверил меня, что все можно устроить, не поднимая шума, герр Пим. Он намерен на этой стадии действовать деликатно. Он ничего не докладывал вашему начальству, — заявил Доллендорф, поскольку Пим медлил. — Коммандант уважает вас, герр Пим.

— Мне все-таки надо одеться.

— Но только быстро, будьте любезны, герр Пим. Коммандант хочет покончить с этим делом, чтобы не передавать его дневной смене.

Пим повернулся и не спеша направился в свою спальню. Он приостановился, прислушиваясь, не следуют ли за ним полицейские и не раздастся ли громко пропаянного приказа, но полицейские предпочли остаться в холле и разглядывать гравюры «Крики Лондона», предоставленные Отделом расквартирования Фирмы.

— Можно воспользоваться вашим телефоном, герр Пим?

— Извольте.

Он одевался при открытых дверях в надежде услышать разговор по телефону. Но услышал лишь: «Все в порядке, герр коммандант. Наш человек сейчас едет».

Они спустились, шагая все трое в ряд, по широкой лестнице и вышли к припаркованной полицейской машине с включенной «мигалкой». За ней — ничего, никаких запоздалых прохожих на улице. Как это типично для немцев — продезинфицировать целый район, прежде чем арестовать человека. Пим сел впереди вместе с Доллендорфом. Сержант напряженно сидел сзади. Шел дождь, и было два часа ночи. По багровому небу клубились черные тучи. Никто больше не говорил.

«А в полицейском участке будет ждать Джек, — подумал Пим. — Или военная полиция. Или Господь Бог».